Путешествие в Завтра
Шрифт:
Разделенные посредине зеленым газоном, разноцветные потоки машин двигались навстречу друг другу. Что-то театральное, почти сказочное было в этом согласованном движении автомобилей. Ажурные конструкции пешеходных переходов перепоясывали в некоторых местах улицу, нисколько не нарушая головокружительного бега машин. Все это было внизу, под нами. Но такая же магистраль, проложенная по просторному путепроводу у нас за спиною, также утопала в зелени и цвела яркой окраской автомобилей.
Свободными полукружиями во все четыре стороны спускались с путепровода электромобильные переходы. Их наклонные эстакады простирались к нижнему пути.
По этим круто загнутым переходам, почти не снижая скорости, спускались и поднимались
Удивительная конструкция дорожного перекрестка была украшена зелеными скверами, искрящимися на солнце фонтанами, окружавшими серую гладь асфальта. Перекресток представлялся мне огромным листом клевера, наложенным на городской пейзаж.
Среди зелени и высоких домов четко выделялись винтообразные спуски. Да, это был действительно клеверный лист, состоявший из четырех симметричных лепестков. По их краю мчались автомашины. А он лежал на бурном перекрестке асфальтовых магистралей, допуская свободный переход транспорта в любых плоскостях и направлениях. Перекресток был безопасен и в то же время ни на секунду не задерживал движения. С легкого пешеходного мостка развернутое пересечение магистралей было видно как на ладони.
— Однако идемте, — оторвался наконец от этого зрелища Прокофьев. — На заводе нас ждут.
По широкой лестнице, украшенной скульптурами, мы спустились на нижнюю магистраль.
Отступившие в сторону розовато-желтые многоэтажные здания стояли по пояс погруженные в зелень.
Поток вьющихся растений обвивал колонны, полз вверх по стенам, цеплялся за балконы. Подобно зеленой волне, с размаху ударившейся в гранит берега, зелень застыла в своем устремлении вверх. Она докатилась до светлых окон третьего этажа. Лилово-красная осенняя листва городского плюша и винограда, специально выращенных для северных условии столицы, зелено-серебряные водопады хмеля пушистым ковром покрывали гранит, базальт и керамику многоэтажных домов.
А мы всё шли и шли по солнечным дорожкам города меж жилых корпусов и театральных зданий, среди бескрайных витрин магазинов. Пересекая скверы, углубляясь в сады, выходя на площади, мы вдыхали свежий запах города-сада.
— Взгляните, — обратил я внимание Прокофьева на колоссальный прозрачный купол овального здания, возле которого ровными рядами застыли электромобили. — Это новое помещение крытого стадиона. Зимой, когда вьюга кружит над городом и ранний вечер опускается на крыши домов, здесь, под куполом, на зеленом поле проходят очередные футбольные состязания. Освещенная искусственными солнцами, согретая подземными трубами, по которым пропускается горячая вода, площадка стадиона привлекает к себе внимание десятков тысяч посетителей. А сейчас, летом, когда футбольное соревнование можно проводить и под открытым небом, здесь, на стадионе, создается искусственная зима. Она отделена от лета прозрачным куполом. Специальные холодильные установки прогоняют охлаждающий раствор по трубам, где зимою проходит горячая вода. Тонким слоем льда покрывается футбольное поле, превращаясь в летний каток. Как видите, москвичи окончательно отошли от сезонности в спорте, — смеюсь я. — Сегодня вечером здесь состоится заключительный хоккейный матч этого лета.
Но мы проходим мимо стадиона. Его прозрачные стены вздымаются над нами на высоту десятка этажей. Легкие решетчатые фермы поддерживают пластмассовый купол, состоящий из отдельных прозрачных секторов. Сквозь голубоватые стены я вижу растения, украшающие залы отдыха и прогулок.
Поблескивая на солнце коньками, к стадиону подходят веселые группы юношей и девушек. Видимо, они идут на хоккейный матч или на тренировку.
Вот мы уже миновали округлое здание стадиона. Сейчас купол его возвышается над окружающими домами подобно полусфере какой-то фантастической планеты, восходящей из-за зубчатой грани городского горизонта.
Мы
Здесь нет ни труб, ни паропроводов, ни той деловой суеты, которая сопровождала некогда жизнь заводов.
Лишь часто по асфальту неслышно проносятся тяжелые грузовые автопоезда. Стальные мачты электролиний высокого напряжения вырастают перед глазами, пересекая во многих местах городское пространство.
Промышленный район города… Каким он стал теперь…
— Ну, а сейчас мы пройдем с вами на типичный автоматический завод, который выпускает автомашины, — обращается ко мне Прокофьев,
Его живые глаза горят от удовольствия. Тонкие морщинки разбегаются от глаз к рано поседевшим вискам. Я понимаю его: здесь близкая ему стихия, здесь начинал он работать. Тут удивляться придется уже не ему — инженеру металлургического комбината, а мне — журналисту.
В помещении, куда мы вошли, стоял обычный, несколько приглушенный шум цеха. Размеренно гудели электромоторы, изредка глубоко и томительно вздыхала стальными цилиндрами пневматика, раздавался шум падающей в коллектор детали.
На высокой ноте пел обтачиваемый металл. Через равные промежутки времени в эту однообразную мелодию врывались неопределенный скрежет и похрустывание, щелчки выключаемых контакторов и лязг транспортеров. Завод жил своей напряженной жизнью.
По этому сдержанному, но разнообразному шуму можно было сразу понять, что здесь, в цехе, одновременно производятся десятки операций разной скорости и интенсивности. Сотни станков, приборов и аппаратов стояли, вытянувшись в длинную линию. Будто руководимые невидимым дирижером, они непрерывно исполняли какую-то однообразную, но напряженную трудовую мелодию, и она звучала уверенно и победно, как отражение ритма работы, с четкостью хорошо налаженного механизма.
Люди в цехе отсутствовали. Это была обычная автоматическая линия. Она действовала самостоятельно и безупречно. На фоне стен, выложенных белыми керамиковыми плитками, четко выделялась длинная цепочка станков, электропечей и механизмов, связанных единым трудовым процессом.
Станки деловито выполняли свои операции, подобно живым одушевленным существам, крепко сцепившись между собою в непрерывную взаимосвязанную линию. Ничто не нарушало их напряженной работы. И даже густые южные растения, выстроившиеся вдоль цеховых стен, казались естественным дополнением к этой живой шеренге машин. Она равномерно дышала. Казалось, станки переговариваются между собою на своем механическом языке.
Прокофьев стиснул меня за локоть и восторженно проговорил:
— Ну, каково? А?.. Завод-сад, да и только!..
Пораженный скорее полным безлюдьем, чем обилием машин, я молчал.
— А ведь это только одна боковая ветвь основной линии, — продолжал Прокофьев, почти захлебываясь от увлечения. — Сейчас мы ее рассмотрим внимательнее. Здесь, на участке каких-то пятидесяти метров, делают поршни — точнейшую деталь одной из наиболее сложных машин: двигателя внутреннего сгорания. Соседняя линия изготовляет коленчатые валы. Еще одна линия — шатуны. Затем идут линии, делающие клапаны, распределительные валы, шестерни, вкладыши. Каждую из ведущих деталей будущего двигателя производит отдельная автоматическая линия. А затем все эти линии сходятся, подобно ветвям дерева, у основного ствола — на главной сборочной линии. К стволу главной линии примыкает автоматическая ветвь литья и обработки основной детали мотора — блока цилиндров. Вокруг главной линии и строится весь последующий процесс сборки двигателя. Однако начнем по порядку, не так ли?