Путешествие вокруг света 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях „Надежда“ и „Нева“»

Крузенштерн Иван Федорович

Суточное отставание сего хронометра 4 Октября в Петропавловском было — +21", 62

14 Октября — +21"

27 Июня 1805 в Петропавловском — +18",50

18 Апреля 1805 в Нангасаки — + 19", 50

7 Сентября 1804 в Петропавловском — + 22",00

Он же показывал 6 февраля в момент среднего полудня в Гринвиче — 5°,48,15"

Пеннингтонов хронометр показывал в момент среднего полудня в Гринвиче 6 февраля — 21°,11,08"

Суточное ускорение его сего числа —25", 73

4 Октября 1805 в Петропавловском — 24",50

14 — 21",

27 Июня в Петропавловском — 24",50

18 Апреля в Нангасаки — 22 ,

7 Сентабря 1804 в Петропавловске — 21",

Маленькой Арнольдов хронометр N 1856, остановившийся в Июне прошлого года в Камчатке, отдан был в Кантоне в починку искусному часовому мастеру.

6 февраля 1806 года показывал он в момент среднего времени в Гринвиче — 4°,25,55"

Суточное ускорение его сего числа было — 12",13

18 Апреля в Нангасаки — 29",00

7 Сентября в Петропавловском — 27,64

Г. Горнер нашел широту Кантона — 23°,6,15"

Долгота средняя из многих лунных наблюдений — 246°,35,30" W.

ГЛАВА XI. ИЗВЕСТИЯ О КИТАЕ

Введение. — Общие замечания о свойствах Китайцев. — Ни весьма прославленный образ правления, ни нравственность Китайцев не заслуживают особенного одобрения. — Возмущение в южных и западных провинциях Китая. — Меры, принятые правительством к прекращению оного. — Зависть некоторых придворных полагает Адмиралу Ванта-Джину в том препятствие. — Знатные силы бунтовщиков. — Многие сообщества, составившиеся во внутренности Китая из недовольных настоящим правительством и династиею Маньчу. — Киа-Кинг. — Ныне царствующий Император не имеет свойств отца своего Кин-Лонга. — Заговор на жизнь его. — Содержание изданного им на сей случаи манифеста. — Участь заговорщиков. — Недавно случившиеся перемены

при дворе Пекинском. — Новые Императорские постановления. — беспечность Китайских чиновников, оказываемая наипаче при пожарах. — Введение в Китае прививания коровьей оспы Аглинским врачем Пьерсоном. — Поздное прибытие в Китай Гишпанского врача с таковым же намерением. — Состояние Христианской веры в Китае. — Императорские постановления в рассуждении Миссионеров и Христианской религии. — Гонение на Миссионеров — Повод к оному. — Отправление двух Француских Миссионеров по повелению правительства из внутри Государства в Макао. — Невольное пребывание в Кантоне двух Россиян. — Гиндостанской Факир. — Известия об оном. — Желание его отправиться на Надежде в Россию. — Настоящее состояние Европейской торговли в Кантоне. — распространение торговых предприятий Американцев. — Товары, кои из Кантона в Россию привозимы быть могут с выгодою. — Учреждение в Кантоне Гонга. — Злоупотребления Гоппо или таможенного Директора. — Начертание к заведению в Кантоне Российской торговли. — Цены лучших товаров и жизненных потребностей в сем месте. — Ответы на вопросы Г-на Статского Советника Вирста, касающиеся Китайского государственного хозяйства.

1806 год. Февраль.

О Китае писано стол много, что весьма трудно уже сказать об нем что либо новое; а потому и не думаю я, чтоб краткия, содержащиеся в сей главе, известия, собранные мною во время пребывания в Кантоне, могли некоторым образом умножить сведения о сем Государстве. Кантон не есть при том и такое место из коего можно было бы обозреть состояние всей ИМПЕРИИ. Впрочем свойства нации и дух правления обнаруживаются несколько и здесь, хотя непрерывная связь и соотношение по торговле Европейцев с Китайцами и умягчили несколько грубые нравы сих последних. Однакож повествования, сообщаемые мною о возмущении в южной части Китая, о заговоре против ИМПЕРАТОРА, и о недавно бывшем на Христиан гонении, почерпнутые из достоверных источников, не недостойны любопытства и внимания. Краткое обозрение Европейской торговли в Кантоне и мнение мое о возможном участии Россиян в великих выгодах оной, надеюсь, сочтено будет также неизлишним.

Китайцы не заслуживают кажется той славы, которую распространили об них некоторые писатели. Мудрость и глубокую политику их правительства, возвышенную нравственность сего народа, его промышленность и даже знания в науках, прославляли чрезмерно Езуиты в своих известиях. В Китае много похвалы достойного; но мудрость правительства и нравственность народа, сколько бы беспристрастно и осторожно о том ни рассуждать, навлекают на себя более хулы, нежели одобрения. Правительство, как то известно, в полном смысле деспотическое; а потому и не всегда мудрое. Дух самовластия распростирается постепенно от престола до самых нижних начальников. Народ стонет под игом малых своих тираннов. Сбережение самого себя принуждает весьма многих, и очень часто заглушать нравственное чувствование, порча коего извинительна только по сей одной причине. [218] Бappo справедливо примечает, что природные свойства Китайцев изменены тиранническим правлением, преобратившим их добродушие в хитрость и нечувствительность. Некоторые весьма гнусные черты свойств Китайцев, как то обще терпимое детоубийство и постыдный торг родителей дочерьми своими, единственно для того воспитываемыми, известны довольно. Самые ревностные Китайцев защитники того не отвергают, хотя и стараются извинять их. В новейшем, бесспорно из всех лучшем описании Китая, в коем беспристрастно Барро изображает Китайцев в существенном их виде, находятся подтверждения многих доводов, содержащихся в философических о Египтянах и Китайцах исследованиях славного писателя Г. де Па (de Pauw), коего обвиняли в строгих и пристрастных суждениях о последних. А из Баррова описания Китайцев видим, сколь испорчена, жестока и невежественна сия нация. В кратком повествовании моем о сем предмете, в коем привожу я одни только действительные произшествия, не найдет также читатель доказательств возвышенной их нравственности. Он удостоверится, что правительство их, не взирая на некоторые блестящие статьи законов и государственных постановлений, весьма далеко не достигло той степени совершенства, о коем желали многие заставить нас думать. Как можно приписывать совершенство правительству, терпящему беспрестанные в государстве возмущения, хотя оные и бывают часто следствием одного голода? Таковое зло служит уже достаточным доказательством, сколь далеко от совершенства Китайское правление даже и под господством Татар, из коих государи отличались в разные времена деятельностию и могуществом более, нежели женоподобные, робкие правители из природных Китайцев. Испытав столь часто вредные последствия сих возмущений, не могли они найти еще деятельного средства к отвращению зла сего. бесспорно, что в обширном и многолюдном государстве трудно устроить общее благоденствие. Но сие обстоятельство есть то самое, которое обратило на себя. особенное внимание света, и побудило нас удивляться Китайцам. Содержать народ, которого многолюдство простирается до 300 миллионов, всегда под одинакими законами, в согласии и покое, означает конечно высокую степень мудрых государственных правил и отличных, кротких свойств нации. Но что в Китае покоряются столь многие миллионы одной самодержавной особе, тому причина разные обстоятельства, которые не могут служить доказательством мудрого образа правления. Благосостояние и покой Китайцев есть ложный блеск, нас обманывающий. Самая обширность и многолюдство полагают препоны ко всеобщему возмущению, к коему, по многим известиям, все умы уже преклонны, и долго еще не доставать будет в Китае, человека, которой бы мог быть главою недовольных. Люди особенных и отличнейших дарований, способные к произведению перемены в правлении и устроению нового, нигде, может быть, столь редки, как в Китае. Нравственное и физическое воспитание, образ жизни и образ самого правления, затрудняют много явление подобных людей, хотя и не делают того совершенно невозможным. [219]

218

Сильнейшее доказательство чрезмерно хитрого обмана, недостачного устройства в правительстве и его чрезвычайной слабости даже и во времена царствующего Кин-Лонга, содержатся в Барровом путешествии в Кохин-Китай при случае похода Кантонского Наместника Фу-Чанг-Тонга в 1779 м году против Тонкина. Зри стран. 251–254, подлин. издан. в 4.

219

Чу, изгнавший в 1355 году Татар из Китая и учредивший в 1368 году Династию дватцатую или Династию Минг, был природной Китаец низкого происхождения.

Довольно известно уже, что число недовольных распространилось ныне по всему Китаю. В бытность мою в Кантоне 1798 го года возмущались три провинции в царствование даже мудрого Кин-Лонга; но теперь бунтуют многие области; почти вся южная часть Китая вооружилась против правительства. Искра ко всеобщему возмущению тлится. Среди государства и близ самого престола оказываются беспокойства. Но какие меры приемлет против того правительство? одни, явно зло увеличивающие, которые, не взирая на высокомерные и надменные повеления, обнаруживают ясно слабость его, и пред простым Китайцем. По испытании некоторых неудачных действий оружия против возмутителей, прибегает правительство к другому средству, состоящему в подкуплении. Передающийся сам собою из бунтовщиков на сторону правительства получает в награждение за то 10 таелов (15 Гишпанских пиастров) и должен вступить в службу ИМПЕРАТОРСКУЮ. Если кто из таковых имеет некоторой чин, тому дается знак почести, состоящий, как известно в пуговице, носимой на шапке. [220] Сии меры подают повод беднейшим передаваться часто, и по получении награждения уходить опять к бунтовщикам при первом случае. Таковое награждение побуждает многих присоединяться к возмутителям; поелику они уверены в прощении и в награждении. Одних только попадающихся в руки правительства в вооруженном состоянии казнят смертию и выставляют головы их на позор в клетках. [221] Но сие при слабых мерах случается редко.

220

Один из предводителей бунтовщиков, хотевший передаться, переговаривался долго с правительством. Он требовал настоятельно пуговицы вышшей степени, нежели каковую ему дать хотели, и правительство согласилось наконец удовлетворить его.

221

Мы сами видели таковые головы в Макао при входе в гавань.

Междоусобная война, распространившаяся ныне столько, что правительство с немалым трудом окончать ее возможет, прекращена была бы вдруг удачным образом, как то узнал я в Кантоне, если бы хитрость некоторых придворных тому не воспрепятствовала. Прежний Адмирал Ванта-Джин человек опытный, лишен неожиданно начальства над флотом. Он как неустрашимый, ревностный и деятельный находился всегда в море, одержал над возмутителями многие победы и навел на них великий страх. Его отличные свойства и щастие возбудили в министрах зависть, и они препоручили главное над флотом начальство своему любимцу, коему однакож почли нужным подчинить Ванта-Джина. По таковом распоряжении отправился флот скоро опять в море и нашел суда возмутителей в одном заливе где оные запер. Начальник бунтовщиков, коему казалось совершенное поражение сил его неминуемым, прибег к одному возможному средству спастися от угрожающей гибели и просил о мире. Он предложил

готовность соединить все свои силы с ИМПЕРАТОРСКИМ флотом и, по приходе с оным вместе в Кантон, отдать все свои суда Тай-Току то есть главному над ИМПЕРАТОРСКИМ флотом Адмиралу. Ванта-Джин, видев Адмирала своего преклонным к принятию предлагаемого бунтовщиками мира, усильным образом советовал ему на то не соглашаться. Он представлял ему, что предлагаемых условий не должно принимать ни под каким видом по тому, что флот возмутителей, как скоро освободится от опасного своего положения и будет в море, отделится непременно от ИМПЕРАТОРСКОГО и тогда не возможно уже будет принудить его следовать в Кантон. Теперь, говорил он, самой удобнейший случай к нападению на бунтующих и овладению главным их флотом, от чего неминуемо последует, что и прочия, рассеянные их партии принужденными найдутся покориться правительству, и таким образом пагубное междоусобие прекратится. Адмирал не уважил представлений опытного Ванта-Джина, и заключил мир с возмутителями. Оба флота, соединившись, пошли из залива. Бунтовщики отделились в первую ночь от ИМПЕРАТОРСКОГО флота, и начали продолжать нападения свои с новым мужеством. Ванта-Джин умер, сказывают, потом от огорчения, а Тай-Токк подпал под гнев ИМПЕРАТОРА. После сей неудачной экспедиции, бывшей в Маие 1805 го года, не отваживалось Китайское правительство послать вторично флота против возмутителей, усилившихся гораздо более. При нас видна была только в Тигрисе иногда эскадра от 8 до 12 ти малых судов под начальством одного Мандарина нижшей степени. Флот бунтующих состоит, как то меня уверяли, более нежели из 4000 судов, из коих на каждом по 100 и 150 человек. В оном довольно также и таких судов, на которых по 12 и 20 ти пушек и по 300 человек. Если бы разумели они употреблять с искуством сии силы, то без сомнения овладели бы уже городом Макао, которой по положению своему был бы для них весьма важен. Но и в настоящем состоянии могли бы они взять Макао, если бы сей город не защищаем был Португальцами. Со стороны возмутителей предлагаемы были уже Макаоскому Губернатору выгоднейшие условия, когда согласится он подкреплять их. Оные, конечно, отвергнуты, и Португальцы напротив того употребляют все малые свои силы к недопущению бунтующих к Макао и Кантону. Они содержат для сего три вооруженных малых судна, которые крейсеруют беспрестанно, хотя Китайское правительство и худо признает сии услуги. Одно из сих Португальских судов взяло недавно большее судно бунтовщиков, на коем находился один из начальников, и привело в Макао. Сражение было отчаянное. Бунтовщиков осталось живых только 40 человек, которые казнены публично. Наместник при сем случае обнародовал, что судно взято Китайцами, неимевшими впрочем в сражении ни малейшего участия, а о Португальцах, бывших единственными победителями, не упомянул вовсе. Что бунтующие не сделали еще на Кантон покушения, тем обязано Китайское правительство одним Европейским кораблям, стоящим на рейде близ сего места. За несколько недель до нашего прихода, сделали бунтовщики высадку недалеко от Вампу, напали на малой город и, ограбив оной, преобратили в пепел. До сего времени не отваживались они еще утвердиться на матером берегу Китая, хотя и уверены в приверженности к ним жителей. Таковое предприятие могло бы бессомнения быть удачно, если бы имели они храброго и искусного начальника. Впрочем овладели они великим островом Гапнамом, большею частию югозападного берега Формозы [222] и некоею частию Кочин-Китая. Они поселились было и на Тонкине; но Король Кочин Китайской, овладев Тонкином, согнал их с оного; после чего берега Китая подвергалась более их нападениям и грабежу. Ныне обращаются они, как то меня уверяли, опять к Тонкину по тому, что жители завоеванной сей провинции недовольны новым своим правлением. При всех их успехах не имеют бунтовщики еще главного предводителя; однако начальники разных партий сохраняют между собою доброе согласие. [223] Мне расказывали с достоверностию, что во всем Ките, наипаче же в южных и западных провинциях оного, есть секта или сообщество, составленное из недовольных правительством всех состояний. Сочлены оного называются Тиен-ти-Гое, то есть, Небо и земля. Они имеют опознательные знаки. В сие сообщество принимается всякой с платежем небольшей суммы. Бунтовщики подкрепляются оным, сказывают, весьма сильно и получают от него нужные известия для своей безопасности. Тай-Ток, говорили, принадлежит также к сей секте, и поступил по обязанностям своим к оной, в то время, когда имев в руках флот бунтовщиков попустил оному спастися. Другая подобная сей секта распространилась в северной части Китая. Она называется Пелиу-Каио, то есть, враги иноверия. Приверженники к оной суть также недовольные нынешним правительством и ненавидящие происхождения ИМПЕРАТОРСКОЙ фамилии, которая, как известно, не есть Китайская.

222

Северовосточная часть Формозы не покорена Китайцами; ее населяют люди особенной породы, которых признают полудикими.

223

По последним известиям число сих бунтовщиков столь умножилось, что Китайское правительство нашлось принужденным просить у Агличан помощи против них, и в Пуло Пенанге острове при входе в пролив Малакка вооружались два судна, назначенные Аглинским правительством для защищения Китайских берегов. Сие всеобщее расстройство во всей Китайской Империи и чрезмерная слабость правительства конечно предвещает, что скоро последует ее разрушение.

Царствующий ИМПЕРАТОР Киа-Кинг, пятнатцатый сын покойного Кин-Лонга не имеет вовсе дарований отца своего. Без всяких способностей, и деятельности, чужд любви к знаниям и наукам, преклонен к жестокостям, к коим неограниченная власть его дает ему полную свободу. Сказывали, что он предается и пьянству и противоестественным порокам. Сии свойства, которые, как говорят, сильно втекают в дела правительства, и зависть старших его братьев, помышляющих о преимущественном своем на престол праве, угрожают ему опасностию. За несколько уже лет покушались на жизнь его. В 1803 м году открылся опять заговор, при коем спасся ИМПЕРАТОР с великою трудностию. Второе приключение наводило на него особенное беспокойство; поелику при исследовании дела открылось, что в оном участвовали знатнейшие из придворных его. По сей причине почел он благоразумнейшим прекратить начатые исследования, и издать манифест, которой как по слогу, так особенно по содержанию своему весьма любопытен. Хотя и доказываемо было, что в заговоре имели участие знатнейшие государственные особы, однако виновных из сих предать суждению сочтено небезопасным, но не коснуться же их вовсе изъявило бы явную слабость, каковой Китайской ИМПЕРАТОР в глазах своих подданных показать не может. Итак Киа-Кинг говорит в своем манифесте: "что показания убийцы должны быть ложные: поелику МЫ почитаем невозможным, чтобы признаваемые НАМИ вернейшими государственными служителями, могли участвовать в поноснейшем преступлении. Об убийце судить надобно, как о бешеной собаке, которая нападает на всех людей, ей встречающихся. Есть даже в природе птица Чекиан, которая пожирает мать свою, не будучи к тому поощряема. Как могут быть участники такого противоестественного дела?" В манифесте упоминается именно и с особенною признательностию о четырех придворных, которые противостояли убийце и спасли жизнь Императора, жертвовав своею собственною. Другим, бывшим при том чиновникам, сделаны сильные упреки за то, что они при нападении оставались спокойными зрителями и Император изъявляет чрезмерное удивление, что из 100 человек, его тогда окружавших, оказалось только шесть, заботившихся об его жизни. "Как можно надеяться на вас, говорит он, в обыкновенных делах, если вы и при величайшей опасности своего Государя явились равнодушными? Не кинжал злодея; но ваше равнодушие меня поражает." ИМПЕРАТОР заключает манифест признанием в том, что ОН хотя и всемерно печется о благе Государственном; однако, не взирая на то, подлежит, может быть, правление его и хулению; почему ОН и обещается всесильно стараться об усовершении оного и об отвращении всяких поводов к подобным неудовольствиям.

Преступник Чин-те, человек низкого происхождения, осужден к медленной, мучительной казни. [224] Сыновья его, Лонг-Ир и Фонг-Ир по причине отроческого возраста, старший был 10 ти, а младший 9 ти лет, удавлены; все же прочие, на коих показываемо было, что участвовали в заговоре, по издании манифеста признаны невинными. О казни Чин-те и его сыновей объявлено всенародно в Пекинских ведомостях; но о принце Императорской фамилии, замученном до смерти за то, что он был яко бы главою заговорщиков, не сказано ни слова. Он был сын Гочун-Тонга, первого Министра покойного Императора Кин-Лонга, которой имел великое богатство. Для овладения оным приказал Киа-Кинг тотчас по восшествии своем на престол казнить его под предлогом преступлений, в которых обвинял его он сам вымышленно. [225] Сын казненного, долженствовавший по мудрым законам Китайского правительства подлежать участи отца своего, пощажен по тому, что имел в супружестве сестру царствующего ИМПЕРАТОРА. Но теперь Принц сей не мог избегнуть своего жребия.

224

Оная состояла в содрании с живого кожи и в разрублении его потом на мелкие кусочки.

225

Г. Барро упоминает о всех преступлениях, в коих обвинял Император Гочун-Танга. Одно состояло в том, что он строил в доме своем из кедрового лесу, которой употребляется только для дворцов Императорских. Прочия преступления его не менее ничтожны.

Содержащиеся в манифесте обещания ИМПЕРАТОРА к исправлению своего правления остались без действия; ибо в бытность нашу в Кантоне получено известие, что долговременный любимец его, служивший орудием к постыднейшим порокам, подпал немилости. Он имел великую силу над слабым своим МОНАРХОМ. Все важнейшие дела посредством его только производились. Первейшие должностные и почетные в Государстве места продавались без боязни и стыда тем, которые более платили. О причине падения его неизвестно; но оно спасло жизнь бывшего Фу-Ион иди гражданского Губернатора в Кантоне, человека весьма честного, коего хотело погубить хитрое пронырство придворных при помощи любимца.