Путешествие вверх
Шрифт:
— Ты не бывал в Старой Фамайа?
— Ещё нет. Хочешь, съездим туда вместе?
— Ага. Говорят, раньше, ещё до Революции, файа могли ездить по всему миру, а теперь… но мы сможем?
— Если тебе не захочется в Тиссен или Суфэйн. Обе Фамайа — твои.
— Учту. Люблю путешествовать. Кстати, такой крепкий парень, как ты, должен уметь драться!
— Я умею… немного. Но мне никогда не приходилось… всерьез. Даже здесь.
— Да? Помнишь, Найте ударил меня, и ты протащил его через всю площадку, и убил бы, если бы тебя не оттащили?
— А где
— Не знаю. Когда нас выпускали, он хотел поступить в военное училище, и наверняка поступит, — он вырос упорным парнем… мрачным, и ещё крепче тебя… и притом, не злым. А ты… бешеный. Ты никого не убивал, а?
Анмай вздрогнул.
— Своими руками — никого. Кроме гекс. У меня на счету их почти сотня. А так… Я нажал ту кнопку… Ревия…
— Да? — Хьютай не удивилась. — Расскажи.
— Нет. Меня просто позвали… я не знал, что делаю. А потом… на всех ядерных испытаниях… это стало традицией…
— Мне нравятся фильмы о них. Это правда так красиво?
Он присвистнул.
— Ты же девчонка! Ты должна любить жизнь, моя будущая мама. А это страшно. Ну, и красиво… очень. Словно солнце светит… ты не жалеешь о тех временах, когда оно было?
— Жалею. Но что мы можем изменить?
— Многое. Когда своей рукой зажигаешь солнце… всесжигающее, яркое… начинаешь понимать. Сто лет назад такое считали совершенно немыслимым, а теперь… понимаешь?
— Да. Но мы не доживем…
— Кто знает? Древние могли. Сможем и мы.
— Древние?
— Не всё сразу. Я клялся своей жизнью… а ты ещё нет.
— Я любопытная, как ты!
— Я вижу. Но это невесело… и… мне так странно…
— Странно? Что ты чувствуешь?
Он смутился.
— Ну… что я самый счастливый.
— Мы с тобой счастливые, верно? — она положила голову ему на грудь, прижалась щекой к теплой коже, чувствуя, как бьется сильное сердце любимого.
— Верно. Самые счастливые. Впрочем, во всем мире миллионы пар лежат так…
— И миллионы мучаются, сидят в тюрьме, умирают, да?
— Да…
Анмай вернулся к реальности. Да, умирали многие, — пока не умерли все, и они не остались одни. Но вот настал и их черед…
— Ты помнишь, что сказала мне однажды на Хаосе? Про то, кто мы на самом деле?
Она кивнула.
— Из двух миллиардов людей и файа мы вроде как самые главные, самые знающие, самые ответственные, — а мы просто дети. Развратные, к тому же.
Хьютай смотрела в потолок.
— А сейчас мы здесь, в самом последнем корабле в мирозданиях… самые последние. Вокруг нас, — только бездна чужой пустоты… А помнишь, как мы лежали на прохладном песке под небом пустыни, одни? На сотни миль вокруг только пустыня, пустыня… и никого, совсем никого…
— Мне это нравилось. Но тебе не было страшно там?
— Нет. С тобой — нет.
— Тогда у файа не было принято спать под открытым небом. Они верили, что тогда к ним могут спустится Древние… и проникнуть в их сны…
— Кто?
— Они не имели имен.
— И это было правдой?
— Суеверием, конечно.
— Я помню…
— А раньше, когда я уходил в пустыню, то спал под небом один. И… ничего. Совсем. Ну, сны становились более… связными, но я думаю, это от свежего воздуха.
Они тихо рассмеялись.
— Не имели имен, — повторила Хьютай. — А помнишь, как ты рассказывал мне о наших именах? В первый раз?
Анмай удивленно смотрел на неё. Вдруг он улыбнулся и сел поудобнее, поджав ноги и притянув Хьютай к себе.
— Совсем как в тот, первый раз, — улыбнулась она. — Помнишь, что ты тогда мне рассказывал? Вспомни, а? Я тоже вспомню, — она прижалась к нему, тоже подтянув ноги, положила голову на его плечо, и закрыла глаза.
Анмай сонно растянулся на подушках, на животе, потом расслабился, положив голову на скрещенные руки. Ему было на удивление хорошо, вокруг всё мягко плыло куда-то… Почти невесомые ладони коснулись его волос, с невинным любопытством скользнули по телу от плеч до пальцев босых ног. Юноша ощутил, как сладко обмирает сердце под прикосновениями этих теплых ладошек. Казалось, остановись оно совсем — он умер бы с радостью, потому что большего наслаждения быть не может…
Хьютай нежно провела кончиками пальцев вдоль всей его спины, осторожно касаясь ещё свежих, розоватых рубцов, казавшихся беззащитными на смуглой коже.
— Что с тобой было? Ты дрался?
— Упал. Со скалы на камни. Уже два месяца назад.
— Тебе… было очень больно?
— Да.
— А сейчас?
Он улыбнулся.
— Сейчас — нет.
Она осторожно пригладила его волосы, не решаясь прикасаться к шрамам… словно зная, что причинит боль…
— Я так мало знаю о тебе…
— Хочешь познакомиться поближе?
— Ага.
Хьютай села верхом на его бедрах. Её легкие руки скользили по его спине, нежно обводя грубые, твердые рубцы. Анмай невольно вздрогнул, потом вновь застыл, и лишь его бока едва заметно колебались в ровном, бесшумном дыхании. Под её легкими, почти неощутимыми прикосновениями уже почти зажившие раны начали ныть. Это была странная боль, — не мучительная, скорее приятная, словно её руки касались чего-то внутри… чего-то, похожего на душу…
Юноша замер, боясь даже дышать. Её руки осторожно спускались всё ниже… задержались на изгибах его талии… ловкая ладонь скользнула под живот, и Анмай задержал дыхание почти на минуту…
Потом она подняла голову, серьёзно глядя на него.
— Не бойся. Мне нравится любовь, но это лишь часть моего мира. Я люблю слушать всякие красивые и странные истории, но только с хорошим концом. Люблю красивые вещи и лица, но кто их не любит? А ещё я люблю смотреть на что-нибудь красивое, и дикое… — она откинулась на спину, разглядывая просторное, полутемное помещение.
Анмай перевел дыхание, потом улыбнулся.
— Ты славная. Но ты ничего не знаешь. Я тоже. Мы оба… обе… мы дикие. Мы, файа, забыли почти всё наше прошлое… Ты знаешь, что означает мое имя?