Путешествие за семь порогов
Шрифт:
Перемычка вблизи напоминала необыкновенно длинный корабль без мачт. На головном ряже бился красный флаг. Корабль этот будто плыл вверх по течению, а скалистые берега были сплошь усеяны провожающими. Из радиодинамиков гремели медные звуки оркестра. От берега к огромной майне шли самосвалы. В их кузовах торчали углами здоровенные серые глыбы — обломки скал. Майна тянулась поперёк Туроки — от головного ряжа к правому берегу. Самосвалы разворачивались, пятились к воде, задирали кверху кузов, и глыбища с грохотом рушилась в воду. А из-за Борсея тянулись всё новые и новые колонны машин, шли непрерывно, двигаясь на Туроку. Гринька потом прочитал в газете, что некоторые камни были весом в двадцать пять тонн!
Но управиться с рекой было
Проходил час за часом, но никто не замечал времени. Всё яростнее кипели водяные бугры, всё шире становилась майна, на её поверхности прыгала маленькая красная лодчонка спасательной службы, привязанная к ряжу. И всё падали и падали в Туроку серые многотонные глыбы.
Что-то вдруг случилось. Всё словно затихло. И парень, стоявший рядом с «газиком», наклонился и недоверчиво спросил:
— Показалось, что ли?
И как будто все услышали это слово. И те, кто были на льду, и те, кто глядел сверху, с утёсов, отозвались торжествующим криком:
— А-а-а!
Гринька тоже кричал. А всего только и произошло, что из воды показался зазубренный обломок камня. Однако над рекой, над берегами стоял сплошной крик и в воздух летели шапки!
Теперь уже один за другим из воды стали выглядывать верхушки камней. Крики вскоре утихли, слышался только грохот железа и камня да рёв реки, заметно поутихший. Вода в майне перестала кипеть, приобрела мирный голубой цвет, лодчонка спасательной службы уже не прыгала больше, а мирно покачивалась. Она так и не пригодилась.
Между головным ряжем и подножием Креста выросла чёрная каменная гряда — колючая, островерхая. Тысячи блестящих ручейков струились между камнями там, где недавно бушевала могучая река. У Туроки отняли половину русла.
В майне на гладкой воде ещё кружилась огромная льдина, круглая, будто тарелка: так обтесал её водоворот.
Вернулись домой поздно. Гость отпустил шофёра и вошёл в квартиру следом за всеми. Это был пожилой человек — намного старше дяди Егора, но, наверное, такой же сильный. Одет он был, как все в Светлогорске: короткая меховая куртка и унты, перехваченные ремешками под коленом. Его можно было принять хоть за шофёра, хоть за инженера. Только взгляд, пожалуй, был необычен. Из-под широкого шишковатого лба смотрели маленькие немигающие глаза. Гринька почему-то боялся смотреть на него — в глазах гостя было что-то настороженное и недоброе.
Только садясь за стол, Егор Матвеевич представил его — не ребятам, конечно, а жене.
— Знакомься: это Топорков Афанасий Иванович.
— Поняла уже, — сказала тётя Аня. — Ну, как Москва?
— Стоит. — Гость усмехнулся одними уголками рта.
Больше за обедом не было сказано ни слова, за столом только лязгали ложки да вилки. Зато, поднявшись из-за стола, гость кивнул Гриньке:
— Давай-ка побеседуем.
Кроме них, в горнице остался только дядя Егор. Остальным было велено выйти. И начался разговор на добрых два часа. Да и какой там разговор, когда говорил один Гринька. Топорков только задавал вопросы. Гриньке пришлось несколько
— Покажи-ка теперь карту, Егор, — попросил Топорков.
Дядя Егор принёс карту. Ту самую, что была зашита в Гринькину шапку, — видно, проговорился, когда бредил, но это не смутило мальчика: карта была у своих. Топорков внимательно рассмотрел её.
— Я её заберу, пожалуй, — сказал он. — Надёжнее будет.
Гринькин взгляд заметался по их лицам: что же это такое? Но дядя Егор был невозмутим — значит, и Гриньке протестовать не стоило. Тем более, что он хорошо эту карту запомнил. Перерисует, если надо будет отцу. А Топорков понёс карту к своему чемодану и щёлкнул замками. Крышка отскочила, и Гринька заметил погон на синем сукне. Так во-от оно что!..
Вечером, когда все улеглись, Люська вдруг сказала:
— А вы знаете, кто такой Топорков? Он нашей Кланьке жених был!
— Это какой же? — спросил Гринька.
— Её портрет висит на стене.
— Тёти Клавы? Она, что ли, Кланька?
— А ты и не знал? Эх, ты, ничего-то ты не знаешь…
Утихли только после того, как сговорились сходить в Крестовку на кладбище — «навестить Кланьку».
7
Турока сбросила бурый лёд и снова понеслась тайгой, весенняя, ясная, в голубых сполохах. Серёга и Гринька отправились в Крестовку. Долго шли по Светлогорску, спускаясь по неровному склону в нерубленую тайгу. Всюду строились деревянные дома, и похоже было, что строились как попало: вот жёлтый от прошлогодней травы бугор с берёзкой, а за ним поднимаются свежие стены из брусчатки, а вон тянется пустырь, и снова между стволами просвечивают золочёные венцы сруба. Солнце сверкает в промытых стёклах окон, переливается бликами в ручьях, которые несутся по канавам.
Чем дальше шли ребята, тем громче, явственней становился отдалённый рокот, похожий на звук самолёта. Гринька уже знал, что это ревёт Крестовский порог на Туроке. Сейчас, днём, этот звук не казался таким уж громким, но по ночам слышался только он один. Такой же голос был у Чёрного Быка.
Строения кончились. Где-то тарахтел трактор. Впереди сквозь кусты мелькнули крыша и белёная труба избушки.
— Переезжают, — сказал Серёга. — Крестовка первая под воду уйдёт.
Миновали ещё один поворот, и вновь показалась избушка. Теперь видно было — она действительно движется. Её тащил трактор, а тракторист, сидя в кабине, привычно покуривал и двигал рычагами. И самое удивительное — над избушкой курилась труба. Должно быть, из печи выгребли не весь жар. Ребята шли за избушкой, заглядывая в окна — деревянная кровать с грудой скатанных матрацев, плотницкий топорик, воткнутый в порог, чугунки возле печки. Не хватало только самовара и людей вокруг стола. Ехала избушка на новеньких сосновых полозьях.
Серёге и Люське это было не в диковинку, но Гринька долго ещё оглядывался, да и Карат недоумевал; лаять или не лаять?
Впереди показались башни Крестовского острога — деревянной старинной крепости. Это было всё, что осталось от села Крестовки. Издали грозные, вблизи башни были, скорее, похожи просто на амбары странного вида — для чего-то утолщённые кверху, увенчанные деревянными шпилями.
На одном шпиле сохранился деревянный двуглавый орёл. Под ним пристроился громкоговоритель. Ушедшие в землю двери башни были заперты на тяжёлые амбарные замки. Из-под кровли тускло смотрели неровные глазки бойниц.