Путешествие. Дневник. Статьи
Шрифт:
29 февраля
Был у меня сегодня священник — швед: это в моей жизни второй швед, с которым сводит меня судьба. Кроме русских, немцев и французов по сию пору я всего чаще встречался (разумеется, в год (1820 и 1821), когда был за границею) с датчанами и корсиканцами: странное дело — все почти мои парижские знакомые принадлежали к одному из этих двух народов. Пастор, которого имени еще не знаю, одолжил мне проповеди Чирнера (Tschirner).[278] Между подписчиками на сию книгу нашел я однофамильца —
Читаю «Путешествие по Саксонии, Австрии и Италии».[279]
1 марта
Был у меня опять пастор. Прочел я Чирнера проповедь о том, как страдание сближает нас с богом: каждое слово в этой проповеди — золото; если прочие так же хороши, то не знаю, кому отдать преимущество, — Чирнеру или Дрезеке?[280]
«Путешествие по Австрии» etc. писано за тридцать лет тому назад; автор — карамзинист не в самом лучшем значении этого слова; но, если говорить беспристрастно, много ли у нас ныне является книг, которые могли бы выдержать сравнение с этим путешествием?
2 марта
Наконец я кончил четвертую книгу «Илиады», которую разбирал очень лениво. Моя сказка не подвигается с места; не знаю, не бросить ли мне ее? Прочел проповедь Чирнера о бессмертии души. Хотелось бы мне знать, кто автор «Путешествия», которое читаю? В нем смесь природного ума и величайшего невежества, остроты и умничанья, образования самого поверхностного и мыслей иногда довольно истинных; словом, это образчик и времени, в которое оно писано, и духа, тогда господствовавшего у нас, духа, и теперь не совсем исчезнувшего.
4 марта
Вчерашней отметки нет, потому что опять нечаянно загасил свечу. Между тем я вчера сочинил сонет, который назову Пасхальным,[281] как сочиненный 2 янв<аря> назвал Рождественским. Вот он:
Меня беды и скорби посещали
От дней младенчества до седины;
Я наконец и горе, и печали
Так встречу, как утес напор волны.
Но что? хулы меня ли взволновали?
Чем чувства все во мне возмущены?
Слуга Христов, бесславлен миром, я ли
Лишился вдруг сердечной тишины?
Кто я? ничтожный грешник! А чудесный,
Божественный, господь, владыка сил
Явился ли одетый в блеск небесный?
Нет! в прахе он, светлейший всех светил,
Он в низости окончил путь свой тесный
И дух на древе срама испустил.
А вот сегодняшний:[282]
«Почто я не перунами владею
[Но] Нет! не стерплю: коварному злодею,
Ковавшему погибель мне, воздам!»
Так пьян от [злобы] мести, [слеп] рьян и шумен ею
[очарован ею],
Свирепым, адским жертвуя духам,
О боже мой! пред благостью твоею
[Возносит вопль]
[О боже, — грешный, злобствуя врагам]
Возносит грешник вопли к небесам.
Но тот, который с самого созданья —
Единый был безвинен пред тобой,
Приял неизреченные страданья;
А весь исполненный любви святой:
«Отец мой! отпусти им грех незнанья!» —
Молился за объятых слепотой.
5 марта
Целый день бился над сонетом — и по пустякам, а жаль: предмет прекрасный! Вижу, что сонет не безделица: рифмовать на одни глаголы не хочется, потому что эти рифмы уж слишком легки; а четыре стиха на одну рифму неглагольную на русском языке прибрать довольно трудно. Мне в этом случае поверить можно, потому что я написал около восьми тысяч русских стихов in rime terze,[283] [284] что также не шутка, — но все же rime terze не сонет.
6 марта
Вот сонет, с которым я вчера не мог совладеть:
МАГДАЛИНА У ГРОБА СПАСИТЕЛЯ[285] Мария, в тяжкой горести слепая,
Назвала вертоградарем того,
Кто, гроб покинув, ей вещал:
«Кого В сем гробе ищешь, плача и рыдая?».
И отвечала: «Тела не нашла я!
Ах, господа отдай мне моего!».
Но вдруг он рек: «Мария!» — и его
В восторге узнает жена святая.
Не так ли, больший, чем она слепец,
Взывал я, с промыслом всевышним споря:
«Почто меня оставил мой творец?».
А ты — ты был со мной [со мною был] и среди горя! —
Я утопал; но за руку, отец,
Ты удержал меня над бездной моря.