Путешествия по Европе
Шрифт:
Но даже если они вас заметят, то не остановятся. И в этом нет никакой личной неприязни. Просто они считают, что, если что-то стоит на пути, это нужно сбить, будь то телеграфный столб или гость со Среднего Запада. Единственное исключение делается для монахинь. Даже римский водитель никогда не собьет монахиню — черно-белые группы пролетают через восьмирядные магистрали без всякой опаски, как бумажки под ветром. Так что, если захотите перейти через Площадь Венеции, вам придется подождать, пока подойдут несколько монахинь, и прилипнуть к ним как потная футболка.
Мне нравится итальянский способ парковаться. Они ставят машины как попало, и
Однажды утром, когда я шел по улице, мимо, визжа тормозами и отчаянно газуя, пронесся «Фиат». Он остановился в сотне метров от меня, водитель тут же дал задний ход и откатился к стоянке, где заметил свободное место шириной меньше метра. Не замедляя хода, он втиснул машину в это пространство и с грохотом врезался в «Рено».
В течение минуты ничего не происходило, слышалось только какое-то шипение. Потом водитель выскочил из машины и с удивлением уставился на причиненные им разрушения — покореженный металл, разбитые фары, выхлопную трубу его машины, упавшую на тротуар. Он смотрел так озадаченно, словно все это свалилось с неба. Затем он поступил как истинный итальянец: со всей силы пнул ногой «Рено», помяв дверцу в наказание отсутствующему водителю — за то, что тот имел наглость поставить машину на это место. После этого он вскочил в свой «Фиат» и уехал на той же бешеной скорости, как приехал. На улице снова воцарилась тишина, только брякали куски металла, отваливаясь от разбитого «Рено». Никто, кроме меня, и глазом не моргнул.
Даже мусор в Риме меня не особенно раздражает. Это единственный город, не считая Нью-Йорка, о котором можно сказать, что грязь, перенаселенность и ужасное уличное движение, как ни странно, являются составными частями его привлекательности. В сущности, Рим вообще похож на Нью-Йорк — тот же шум, мусор, сигналы автомобилей, те же ленивые полицейские на улицах, та же манера жестикулировать, тот же несфокусированный выброс энергии. Различием является лишь то, что в Нью-Йорке существует довольно четкий порядок, а Рим удивительно хаотичен.
Итальянцы совершенно не признают никакого порядка. Они живут в каком-то вечном бардаке, что лично мне кажется привлекательным. Они не стоят в очередях, не платят налогов, не являются вовремя на встречи, не делают никакой работы без маленькой взятки, они вообще не признают правил. В итальянских поездах на каждом окне висит бирка на трех языках.
На французском и немецком она предупреждает, что высовываться запрещено. А на итальянском просто сообщается, что это нехорошо. Иначе и быть не может. Даже преступники в Италии поразительно небрежны. В январе 1988 года итальянские бандиты похитили восемнадцатилетнего юношу по имени Карло Селадона. Они посадили его в яму глубиной шесть футов и не забывали кормить, но требование о выкупе удосужились послать — представьте себе! — только в октябре, то есть через девять месяцев после похищения. Как в это поверить? Похитители потребовали пять миллиардов лир (2, 5 миллиона долларов), и отчаявшиеся родители немедленно заплатили их, но похитители потребовали еще. На этот раз родители
В дни моего визита итальянцы имели сорок восьмое правительство за сорок пять лет. В стране социальная структура банановой республики, однако она, как ни странно, процветает. Экономика Италии занимает пятое место в мире, что является невероятным достижением при таком хроническом бардаке. Если бы итальянцы обладали собранностью японцев, то стали бы хозяевами планеты. Слава Богу, этого не происходит. Они слишком заняты, расходуя свою огромную энергию на приятные мелочи повседневной жизни — детей, хорошую еду, споры в кафе — словом, на то, что надо.
Однажды утром, когда я сидел в баре, туда вошли трое рабочих в синих спецовках и остановились возле стойки выпить кофе. Через минуту один из них начал дубасить другого по груди, в то время как третий размахивал руками, издавал жуткие стоны и по-рыбьи хватал ртом воздух, словно ему было трудно дышать.
Я подумал, что вот-вот появятся ножи и польется кровь, но потом дошло, что они просто обсуждают гол, забитый накануне в футбольном матче против Бельгии. Через минуту они допили свой кофе и вышли все вместе, очень веселые.
Какая удивительная страна.
Как-то я отправился в музей Боргезе. Из газетного сообщения мне было известно, что в 1985 году он был закрыт на два года на ремонт, но, когда я пришел туда, вилла все еще была в лесах и огорожена листами рифленого железа. Ремонту не было видно конца — это через пять лет после того, как ее закрыли и через три года после запланированного открытия. Такая постоянная необязательность раздражает, но это быстро начинаешь воспринимать как неизбежную часть жизни, подобно плохой погоде в Англии.
Надо заметить, что забота о культурном наследии — не самая сильная черта Италии. Страна тратит 200 миллионов долларов в год на сохранение и реставрацию памятников старины, что кажется на первый взгляд приличной суммой. Но если вспомнить, что это меньше стоимости десяти километров нового шоссе и составляет только малую часть суммы, потраченной на строительство стадионов для проведения кубка мира L990 года, она выглядит куда скромнее. А вообще это меньше 0, 2% национального бюджета. В результате две трети национальных сокровищ либо лежат в запасниках, недоступные публике, либо гибнут из-за недостатка внимания. Например, в 1989 году 900-летняя башня в Павии рухнула, убив четырех человек. В Италии повсюду валяется так много сокровищ, что просто грех их не своровать. В 1989 году из музеев и соборов страны было похищено 13 тысяч произведений искусства, а к настоящему моменту эта цифра возросла до 90 тысяч. На Италию приходится восемьдесят процентов всех краж художественных ценностей, совершаемых в мире.
Наплевательское отношение к историческому наследию здесь чуть ли не национальная традиция. В течение тысячи лет с благословения Римской католической церкви строители и архитекторы смотрели на древние термы, храмы и другие памятники старины как на источник дохода. Колизей превратился сегодня в руины не из-за времени, а потому что люди веками разбивали его кувалдой на куски и отвозили в ближайшую печь для обжига, чтобы превратить в цемент. Когда Бернини понадобился кусок бронзы для сооружения великолепного балдахина в соборе Св. Петра, он просто оторвал его от крыши Пантеона. Удивительно, что от древнего Рима вообще еще что-то осталось.