Путешествия в Центральную Азию
Шрифт:
Главным подспорьем к этому, но далеко не у всех, служит кирпичный чай, завариваемый с солью, или так называемый бурдук, то есть ржаная мука, разболтанная в теплой воде.
За неимением того и другого казаки приготовляют из высушенных гнилушек березы и дуба особый напиток, называемый шульта, и пьют в огромном количестве вместо чая.
Рыбную и мясную пищу зимой имеют весьма немногие, едва ли и двадцатая часть всего населения; остальные же довольствуются шультой и бурдуком, то есть такими яствами, на которые нельзя без омерзения и взглянуть свежему человеку.
Конечно, с первого раза кажется весьма странным: каким образом население может умирать
Борьба с нуждой, голодом и различными невзгодами отражается не только на нравственной стороне, но даже и на самой физиономии уссурийских казаков. Бледный цвет лица, впалые щеки, выдавшиеся скулы, иногда вывороченные губы, по большей части невысокий рост и общий болезненный вид – вот характерные черты физиономии этих казаков.
Не увидите вы здесь красивого великорусского мужика, с его окладистой бородой, или молодого краснощекого парня. Нет! Сами дети казаков – живой тип своих отцов, какие-то вялые, неигривые. Ни разу не слыхал я на Уссури русской песни, которая так часто звучит на берегах Волги; не запоет ямщик, который вас везет, про «не белы снеги» или про что-либо другое в этом роде; нет даже здесь обычного русского покрикивания на лошадей, а какое-то особенное – вроде: «цсши, цсши, цсши…», которое произносится тихо, вполголоса и так звучит неприятно, что иногда мороз дерет по коже.
Вообще все, что вы видите на Уссури – казаков и их быт, – все действует крайне неприятно, в особенности на свежего человека.
Везде встречаешь грязь, голод, нищету, так что невольно болит сердце при виде всех явлений.
Начнем теперь про само путешествие.
Проведя несколько дней в Хабаровске, я направился вверх по Уссури не на пароходе, а на лодке, так как при подобном способе движения можно было подробнее ознакомиться с краем, по которому приходилось ехать. Лодка у меня была своя собственная, гребцов же я брал в каждой станице посменно. Гоньба почты и провоз проезжающих составляют повинность казаков, которые поочередно выставляют в каждой станице зимой лошадей, а летом гребцов и лодки. Каждая такая очередь стоит неделю; прогоны платятся по три копейки на версту зимой за лошадь, а летом за каждого гребца. Впрочем, летом проезжающих в лодках почти никого не бывает, кроме казачьих офицеров, которые ездят по делам служебным. Зимой дорога по льду Уссури довольно хороша, но летом других сообщений, кроме водных, не существует. Правда, между станицами есть тропинки, но по ним можно пробраться только пешком или верхом, да и то не всегда благополучно, особенно во время наводнений.
Мое плавание по Уссури от ее устья до последней станицы Буссе (477 верст) продолжалось 23 дня, и все это время сильные дожди, шедшие иногда суток по двое без перерыва, служили большой помехой для всякого рода экскурсий.
Собранные растения зачастую гибли от сырости, чучела птиц не просыхали как следует и портились, а большая вода в Уссури, которая во второй половине июня прибыла сажени на две против обыкновенного уровня, затопила все луга, не давая возможности иногда в продолжение целого дня выходить из лодки.
Чуть свет обыкновенно вставал я и, наскоро
Голубые сороки и шрикуны, каждые своим стадом, не умолкая кричат по островам, где начинает теперь поспевать любимая их ягода – черемуха. Из ближайшего леса доносится голос китайской иволги, которая больше, красивее, да и свистит погромче нашей европейской.
То там, то здесь мелькнет украдкой какой-нибудь хищник, а высоко в воздухе носится большой стриж, который то поднимается к облакам, так что его почти совсем не видно, то, мелькнув, как молния, опускается до поверхности реки, чтобы схватить мотылька. Действительно, этот превосходный летун едва ли имеет соперника в быстроте – даже хищный сокол и тот не может поймать его. Я видел во время осеннего пролета этих стрижей, как целые стада их проносились возле сидящего на вершине сухого дерева сокола чеглока, но он не подумал на них броситься, зная, что не догнать ему этого чудовищного летуна.
Вплываем в узкую протоку, берега которой обросли, как стеною, густыми зелеными ивами, и перед нами является небольшая робкая цапля или голубой зимородок, который сидит, как истукан, на сухом выдающемся над водою суку дерева и выжидает мелких рыбок – свою единственную пищу; но, встревоженный нашим появлением, поспешно улетает прочь.
Поднимается выше солнце, наступает жара, и утренние голоса смолкают; зато оживает мир насекомых, и множество бабочек порхает на песчаных берегах реки. Между всеми ними, бесспорно, самая замечательная и по красоте – осторожная махаон Маака, в ладонь величиною и превосходного голубого цвета с различными оттенками. Но вместе с бабочками появляются тучи мучащих насекомых, которые в тихие дни не прекращают свои нападения в течение целых суток, но только сменяют друг друга.
Действительно, комары, мошки и оводы являются летом в Уссурийском крае в таком бесчисленном множестве, что не видавшему собственными глазами или не испытавшему на себе всей муки от названных насекомых трудно даже составить об этом понятие.
Без всякого преувеличения могу сказать, что если в тихий пасмурный день идти по высокой траве уссурийского луга, то тучи этих насекомых можно уподобить разве только снежным хлопьям сильной метели, которая обдает вас со всех сторон. Ни днем, ни ночью проклятые насекомые не дают покою ни человеку, ни животным, и слишком мало заботится о своем теле тот, кто вздумает без дымокура присесть на уссурийском лугу для какой бы то ни было надобности.
Дневной жар сменяет прохладный вечер. Надо подумать об остановке, чтобы просушить собранные растения, сделать чучело-другое птиц и набросать заметки обо всем виденном в течение дня. Выбрав где-нибудь сухой песчаный берег, я приказывал приваливать к нему и объявлял, что здесь останемся ночевать.
Живо устраивался бивуак, разводился костер, и мы с товарищем принимались за свои работы, а между тем наши солдаты варили чай и незатейливый ужин.
Говорят, что голод – самый лучший повар, и с этим, конечно, согласится всякий, кому хотя немного удавалось вести странническую жизнь, дышать свободным воздухом лесов и полей…