Путёвка
Шрифт:
Весь август Анна Павловна занималась приготовлениями, дочери помогали ей. Прежде всего купили плащ — на станцию ездили — легкий светлый плащ, чуть ли не на атласном подкладе. Как раз впору. Купили под цвет плаща багажную сумку, вроде как- бы хозяйственную, с двумя ручками, застежкой-«молнией», не кожаную, понятно, из чего-то похожего, но вполне приличную сумку. Зонт, обувь трех видов, два купальника. Откуда-то девки узнали, что не ездят на курорты с одним купальником, три — самое малое, два — непременно, с одним если — засмеют.
Стали шить наряды. Машинка у Анны Павловны своя, девки с девятого класса сами себя обшивали.
Смеялись девки.
Так прошел август.
Недели за две до отъезда выдали Анне Павловне путевку, полностью оплаченную — это надо же! — профсоюзом, лишь дорога за свой счет. Деньжата, хоть и малые, водились у Анны Павловны. Не от оклада — огород выручал. Каждую осень картошку продавали ведер до двухсот, поросят, когда опорос удачный. На девок все это и шло. Но несколько сотен держала Анна Павловна втайне. Дочкам по двадцать, вдруг замуж какая надумает. Свадьбу собирать надо...
Принесенную путевку вечером после ужина рассматривали семьей. Бумага красивая, что и говорить! А в правом углу — картинка. Море нарисовано, берег, на берегу пальмы. Под пальмами отдыхающие лежат загорают. Вот жизнь! Ниже чуть — адрес санатория подробный и объяснение, как добраться туда. Оказалось, ехать без пересадок, прямым поездом Новосибирск — Адлер, ко сходить не в Адлере самом и не в Сочи даже, а не доезжая несколько, на станции Лазоревая. От станции до санатория — автобусом. Санаторий назывался «Южный» и располагался на берегу моря, между Сочи и Туапсе. Все понятно.
Провожала Анну Павловну одна из дочерей, та, что побойчее, Вера; вторая, Лена, осталась по хозяйству. Посылал райпотребсоюз на станцию грузовики за товаром, на них и доехали. Часа два еще дожидались поезда. Анна Павловна взмокревшей рукой в карман ныряла: цел ли билет? А дочка показывала-рассказывала. «Это — вокзал, то — водокачка, элеватор, а во-он там, через рощу, техникум наш. Общежитие возле рощи. Видишь, трехэтажное здание?»
Анна Павловна ничего не видела, но кивала. Она уж и раскаивалась, что согласилась взять путевку.
Подошел поезд. Все поперли к вагонам как оглашенные. Откуда и народу столько? Дочь вошла с Анной Павловной в вагон, место указала — нижняя полка, объяснила: «Сумку нужно поставить сюда, в ящик. Подымай крышку, вот так. Постель к ночи дадут, а можно и после посадки попросить. Рубль стоит — на всю дорогу. Чай принесут утро-вечер и горячее — в обед. Еду покупать не придется, еды с собой достаточно, ехать не так уж и долго. Ну ладно, мамка, оставайся. Счастливый путь».
Кондукторша прокричала из тамбура: «Даем отправление!», дочь поцеловала Анну Павловну, вышла и уже с перрона помахала рукой.
Тронулись. Отодвинулись назад вокзал, привокзальные постройки, провожающие, проехали скоро
Анна Павловна впервые едет по железной дороге, все ей в диковину — вагон сам, полки, перегородки. Вот ведь как придумали: тут тебе и уборная с умывальником вместе, а рядом, в коридорчике, печь — чай вскипятить можно. Анна Павловна сидела на своем месте, наблюдала. Решила: что остальные станут делать, то и она, чтобы не оплошать. Хоть сама и деревенская баба, но с понятием. Посмотрит — поймет.
В вагоне суматоха поднялась поначалу, как садились, да и после еще. Иной так свободно с криком держится, будто всю жизнь по поездам, родился в нем. Потом разобрались с местами, успокоились. Ходить реже стали.
В купе с Анной Павловной разместилась семья — муж, жена и парнишка лет двенадцати. Из разговоров поняла Анна Павловна, что вербованные они. Вербовались куда-то на восток, не то лес валить, не то рыбу ловить. Недолго пожили, сезон один. А теперь едут обратно, в свои края, торопятся, чтобы успеть записать в школу парнишку. Жена поругивала мужа — понесли же черти! — а он, небритый, худой, штаны свисают, помалкивал и выходил в тамбур курить.
Разговорились. Анна Павловна, в свою очередь, сказала, что едет навестить больную сестру. Не открылась почему-то. Да мало и поговорили. Озабочена была женщина, недовольна.
Анна Павловна села тогда к окну ближе и смотрела до темноты самой, что там, близ железной дороги. Места проезжали похожие на те, и которых проживала она, березовые согры, осинники, сенокосы. Стадо коров увидела, в деревню гнали.
Когда стемнело, зажгли по вагону свет и начали, как и говорила дочь, разносить чай. Анна Павловна взяла два стакана, но еду доставать из сумки не стала, есть не хотелось. Напилась чаю, попросила постель, легла, вытянулась на сидении — хорошо! Вагон покачивало, дрема наползала, думы не беспокоили. А соседи долго спорили, упрекали друг друга: «А ты?! А ты?! Ты поехал, нас сманил!»
Наутро, когда Анна Павловна проснулась, поезд был далеко от родных мест. Миновали Урал.
Пассажиры заметно поменялись — другие лица, говор другой. Волгу проезжали днем. Ростов, Армавир. Через двое суток на третьи поезд вытянул к побережью. Часто ныряли в тоннели, делалось страшно от грохота, темноты. Вот выскочили, светло, глазам больно, чуть — и опять в тоннель, как в нору. Проехали Туапсе.
– Через час Лазоревая, — объявила проводница. — Кому сходить — готовьтесь. Сдавайте постели. Женщина, вы спрашивали Лазоревую? Подъезжаем.
Анна Павловна проверила (пугали дома, что воруют в поездах, ночами особенно), все ли на месте: бумаги, деньги. Отнесла постель, сама прибралась перед зеркалом в туалете, вернулась в купе свое. Сумку приготовила. Полчаса еще...
Когда приближались к побережью, заметила, как менялась от станции к станции погода. В вагоне душно. На остановках выходила подышать на перрон — теплынь. От вагона далеко не отступала: а ну, уйдет состав, стояла рядом, оглядывалась.
Одеты по-летнему. На родине деревья теперь желтые вовсю, листопад, а тут зелень. Правда, присмотрелась Анна Павловна, деревья другие видом, берез нету. А вышла на Лазоревой, не тепло — жарко. Вот тебе и сентябрь, осенний месяц! Да у них, слышно из разговоров, и зим не бывает! Выпадет снег, растает. Туманы да ветры с моря. Дожди, слякоть. Простуда мигом прицепится...