Путеводитель по стране сионских мудрецов
Шрифт:
*
Еврею строить на песке вполне сподручно и привычно, а что висит на волоске, то долговременно обычно.*
Среди трущоб и пустырей, Среди развалин и руин Возводит лавочку еврей. И в этом храме он раввин.В 1911 году Дов Кравцов, еврей из Одессы, открыл в Тель-Авиве первую пекарню. Итак, налицо были евреи, которые хотели есть хлеб, и хлеб самый разный: большие круглые серые хлебы, южные французские булочки, пышные халы, трудовой черный хлеб.
Каким
Габи — редкая птица в израильской журналистике — связал себя с движением Жаботинского. «Отчего ты не ешь арбуз, Габи?» — как-то на одном из приемов заботливо спросил его легендарный мэр Хайфы Абу Хуши. «Он для меня слишком красный», — последовал незамедлительный ответ. Но ему, единственному из правых, все прощала левая кодла, правившая и в политике, и в экономике, и в культуре, — за веселость и легкость его характера, такую же, как у города, в котором он вырос.
В те далекие сказочные времена мэр города — еще одна легенда — Меир Дизенгоф объезжал свои владения на лошади. Владения, по правде сказать, были небольшими, всего несколько улиц: бульвар Ротшильда, где в восточном конце его — там, где сейчас Филармония и театр Габима, — находился основной магнит городской общественной жизни — киоск с газированной водой; улица Герцля, где по вечерам можно было встретить весь город; кусочек улицы Лиленблюм; кусочек Ахад-ха-Ама, и все. Дизенгоф, уроженец Бессарабии, бывший одессит, бывший народник, отучившийся в Париже на инженера-химика, был одним из основателей города, и все, что в нем происходило, касалось его лично. Причем настолько, что, встречая поутру Габи с его буханками, знавшего все, что происходит в городе, Дизенгоф с пристрастием расспрашивал мальчишку: не видел ли он, кто выходил из дома госпожи X, и не был ли замечен Z у дома, где живет госпожа Y. А что? Если и впрямь хочешь быть хорошим градоначальником, отцом, заботящимся о своих детях, то нужно быть в курсе всех их дел. Времена были настолько патриархальные, что до 1928 года в Тель-Авиве вообще не было муниципалитета: Дизенгоф правил, судил и рядил из своего дома, который стоял и стоит на бульваре Ротшильда под номером 16. Именно здесь, в этом доме, 14 мая 1948 года Бен-Гурион провозгласил создание государства Израиль. Сегодня в этом здании находится музей Танаха.
Однажды в начале двадцатых годов у этого дома ранним весенним утром появилась странная пара. Пузатый, средних лет еврей в картузе, рядом с ним женщина в платке, расшитом красными розами, и велосипед, на котором висели чайники — двести семнадцать штук, чтобы быть точными.
По их требованию сторож разбудил мэра города. Дизенгоф натянул халат и вышел на балкон.
Слева от него красным арбузом выкатывалось из-за белых песков солнце. Справа от него утренний бриз морщил синюю простыню Средиземного моря. Перед ним темно-зеленые конусы кипарисов длинными голубыми тенями расчерчивали белые дома Тель-Авива.
А под балконом стоял средних лет еврей в картузе с женой в цветастом платке и велосипедом, на котором висело двести семнадцать чайников…
…Ах, как хорошо жил еврей Гилель Казарновский в своем замечательном городе Одессе! Ах, как он жил! Если бы половина, вы слышите, если бы половина того, что имел Казарновский, была у нас с вами, то хватило бы ее на беспечную и беззаботную жизнь не только нам, но родственникам нашим (и вашим), и друзьям, и знакомым. Но случилась революция, пришли в Одессу красные комиссары, и все, что осталось у бывшего богача, а ныне гражданина РСФСР Гилеля Казарновского, — это двести семнадцать чайников, которые заказал он у жестянщика на Привозе и, спросив разрешения у революционных властей, отбыл с ними, женой и велосипедом в Турцию, дабы, продав эти самые чайники на базарах Стамбула, поправить свое бедственное материальное положение.
Продавать он их, однако, не стал, а вместе с женой, велосипедом
Выслушав Казарновского, Дизенгоф послал за инженером города Иегудой Магидовичем, а тот послал за недавно прибывшим из Венгрии инженером Арпегудом, а тот послал за недавно прибывшим из Праги умельцем на все руки Пресовским (который, по слухам, имел какое-то отношение к строительству). И через несколько часов мэр Дизенгоф на лошади, пешие Магидович, Арпегуд и Пресовский, а также Гилель Казарновский с женой, велосипедом и чайниками (общим числом двести семнадцать) стояли на строившейся тогда улице Алленби — там, где в нее должна была воткнуться будущая улица Пинскер. В результате беседы, состоявшейся в тот день между вышеперечисленными лицами, прямая улица Алленби, вместо того чтобы продолжить свой плавный ход к морю, неожиданно сделала резкий поворот налево и уткнулась в море на несколько сот метров ближе к Яффо, чем это предполагалось по плану.
А вся причина была в том, что каждый из двухсот семнадцати чайников, висевших на велосипеде Гилеля Казарновского, имел не одно дно, а два, между которых уместились шестьдесят две тысячи золотых рублей (чего по нынешнему курсу хватило бы для беззаботной жизни если не всем вашим и нашим знакомым и родственникам, то нам с вами точно). И эти деньги возжелал Гилель Казарновский употребить на строительство роскошного казино, ибо слышал он на рассвете в Яффском порту, будто задумали строить англичане вдоль моря дорогу из Яффо (куда они, англичане, прибывают) в Хайфу (к которой они, англичане, имеют сентимент по причине изящной культурной жизни и хорошего климата).
И было ему, Казарновскому, озарение, что необходимо на этой дороге выстроить казино, да такое, что ни один турист, офицер и джентльмен не сможет удержаться от соблазна зайти в это роскошное заведение.
И выслушав это, сказал Дизенгоф свое знаменитое слово: «Отрежь!»
И отрезал Магидович запроектированный участок, повернул его в сторону Яффо и повелел Арпегуду с Пресовским строить на берегу Средиземного моря дворец Фортуны.
Не имея большого (а точнее — не имея никакого) опыта в строительстве, Арпегуд с Пресовским строили на всякий случай с тысячекратным запасом прочности, отчего стены казино, будучи толщиной в три метра, скорее напоминали стены средневековой крепости.
Как вы уже, наверное, догадались, из затеи Казарновского ничего не вышло. Казино в этом здании так и не открыли, и даже кафе, которое ютилось в этом чудовищном шедевре творческих усилий Арпегуда и Пресовского, прогорало год за годом, пока не закрылось в 1926 году насовсем. С тех пор здание стояло пустым. Жена Казарновского вскорости померла, а его самого, потерявшего в этой авантюре все свои капиталы, Дизенгоф пристроил швейцаром в гостинице на улице Шабази.
В 1933 году в Палестине высадился десант сбежавших из Германии выкормышей Баухауса. Это они, обуянные модернистскими идеями функциональности и простоты, в корне изменили характер застройки Тель-Авива, чем более полувека спустя неслыханно унизили иерусалимцев, которые все это время с высоты своей трехтысячелетней истории пренебрежительно смотрели на курьез, не имевший за спиной даже ста лет. Решение ЮНЕСКО о предоставлении Тель-Авиву, городу с самой большой концентрацией зданий Баухауса в мире, статуса города-музея (которого Иерусалим не имеет), нанесло апломбу иерусалимцев оглушительный удар.
Именно эти молодые, уверенные в себе выходцы из Германии безапелляционно заявили, что закрывающее вид на море неуклюжее здание казино никак не вписывается в современные представления об эстетике градостроительства, и здание было решено снести.
О намеченном взрыве казино Казарновский прочел в газете. Толпы любопытных тель-авивцев явились поглазеть на небывалое до той поры зрелище. Среди них на веранде отеля «Пальго» стоял Казарновский, постаревший, но все еще импозантный, с кольцами седых волос, выбивающихся из-под фирменной фуражки швейцара.