Путевые знаки
Шрифт:
Свинарей у нас боялись, потому что были они как бы не от мира сего.
Кажется, свиньи им были ближе людей. У нас однажды кто-то из Ганзейского союза сделал заказ на живую свинью. Начальство посовещалось-посовещалось и решило продать. Я пришёл к свинарям и задержался. Поэтому меня позвали помочь, да так, будто делали мне одолжение, и потом мы вместе грузили свинью на тележку.
Свинари вдруг начали плакать, прощаясь с животным.
Потом мне вообще показалось, что они со свиньёй разговаривают. Ну да это не моё дело. Про свинарей говорили, что многих из них не хоронят,
И вот наступил первый день выхода на поверхность. Я понимал, что если всё и будет удачно, то мы не улетим сразу, а будем долго готовиться к вылету.
С видимым неудовольствием Математик отпустил меня за вещами. Пуховая куртка мне не особо была нужна, но я устроил чуть не истерику, настаивая на том, что должен взять её с собой на поверхность.
Совершенно непонятно, какая погода теперь наверху, сентябрь мог быть холодным, а мог быть и тёплым, как прежде.
Климат – вещь непредсказуемая, а нас всё время пугали то ядерной зимой, то палящим пеклом ускоренного Катаклизмом глобального потепления.
Я пошёл к Кате, которая обо всём догадывалась. Терять мне было нечего, кроме неё, разумеется, и я рассказал ей все детали.
Она замолчала надолго, точь-в-точь как в тот день, когда мы бродили по ещё не проснувшейся станции «Динамо» и искали на колоннах следы древних существ.
В слабом свете сигнальных ламп наши лица имели цвет стен – серовато-красного тагильского мрамора. Мы тыкали пальцами в пилоны, там, где могли обнаружить окаменевшие колонии кораллов, неизвестных мне беспозвоночных, что остались там как завитушки.
– Вот смотри, это мурекс, пурпурная улитка, – говорил я, и наши пальцы, сплетаясь, скользили по мрамору. – Давным-давно её растирали и получали краску пурпур, которой красили плащи греческих архонтов и тоги императоров. О ней писал ещё Гомер…
На этих словах я сбился и продолжил, вспомнив то, что было написано в какой-то книге:
– А вообще-то её ещё ели…
Любовь наша была как эта улитка, намертво замурована под землёй.
Катя поняла меня сразу, и за короткий миг, когда я слышал её вздох, представила всю нашу жизнь после моего исчезновения.
– Я понимаю. Так надо. Надо – так надо.
– Я вернусь.
Она промолчала, потому что надо было сказать: «Буду ждать». Или сказать: «Я верю, что ты вернёшься». Но так говорить было глупо, я и сам до конца не верил, что вернусь. Даже не так: я не верил, что могу вернуться. Сверху из круглого окошка смотрел на нас фарфоровый футболист с поднятой для удара ногой: мяч его давно улетел, и футболист недоумённо смотрел на мысок своей бутсы.
Это был другой пилон, и от того, с которого на нас смотрела фарфоровая фигуристка, он находился далеко – во всех смыслах.
И я вернулся в наш походный лагерь.
III
Есть ли жизнь за МКАДом
По поводу одежды Джордж сказал, что достаточно взять по два спортивных костюма из белой фланели, а когда они запачкаются, мы их сами выстираем в реке. Мы спросили его,
– Собственно говоря, нет, но у меня есть приятели, которые пробовали и нашли, что это довольно просто.
Мы долго готовились к этому выходу на поверхность. Математик целый день сличал какие-то чертежи с реальными дверями в боковых штреках станции «Динамо». Часть из этих дверей была наглухо заварена, а часть заперта навсегда утерянными ключами. Математик, подсвечивая себе специальным карандашом, сличал номера дверей и их обозначения на своём плане.
Наконец, прихватив несколько его загадочных ящиков, респираторы и очки, мы отправились в путь.
Несмотря на все ухищрения, мы долго петляли, а вылезли, в конце концов, в ста метрах от станции, прямо посреди Ленинградского проспекта. За это время мы, кажется, могли бы дойти и до «Белорусской».
Только Мирзо отодвинул крышку канализационного коллектора, как мы опустили тёмные очки. Хотя солнце заходило, нашим глазам всё равно нужно было привыкать и привыкать к свету.
Проспект оказался пуст. Ветер гнал по нему не то листья, не то траву: так я решил, потому что человеческий мусор должен был быть унесён отсюда ещё двадцать лет назад, и другим ветром.
Математик проверил местность радиометром и дал нам знак, что да, можно…
Мы вылезли и начали озираться.
Действительно, это было как первый секс. Наверное, так чувствовали себя люди, ступившие на Луну. «Первый секс на Луне», как сказал бы мой знакомый, бригадир свинарей уйгур Роман, и обязательно бы неприлично заржал.
Но что правда, то правда: в висках у меня стучала кровь, в ушах звонил колокол и сердце выпрыгивало из груди.
Вокруг было пустынно – проспект оказался удивительно широким, а машин на нём не было. Даже эстакада не обвалилась… Нет, с неё рухнули какие-то блоки, но в остальном транспортная развязка на Третье кольцо выглядела так же, как на фотографиях.
Математик собрал нас в спортивном магазине на углу и прочитал краткую вводную:
– Объект находится на заводе, что расположен за этими домами. Пять лет назад мы пробовали прорваться сюда – даже завезли топливо. За пять лет оно, конечно, могло и испортиться, но, я думаю, сгодится. У нас есть, по крайней мере, надежда. А вы, Александр, крутите головой, как в воздушном бою, – это вам пригодится. Тут места беспокойные.
Мы вышли на улицу, где среди ёршика травы угадывались трамвайные рельсы. И правда, прорваться сюда пытались: невдалеке стоял бронетранспортёр, который, как было видно, приехал сюда совсем недавно.
Так же ясно был виден его экипаж. Из верхнего люка высовывался скелет без головы. Кто-то откусил ему голову с плечами – всё остальное ниже наличествовало, даже оборванный шланг от противогаза, который уходил куда-то в лохмотья.
– О, да это же Хухус. Весёлый был парень, специалист по визуальной пропаганде. Только порывистый всегда был очень, – воскликнул Владимир Павлович.