Пути непроглядные

Мистунина Анна Владимировна

– Ух, хорошо! – воскликнул он, вытирая лицо мокрой от крови перчаткой и улыбаясь до ушей. – Собачьи дети, они убили моего коня!

Ответить Рольван не успел: подняв обеими руками меч и оглушительно крича, Торис уже мчался в гущу новой схватки. Рольвану ничего не осталось, кроме как последовать за ним.

Через несколько минут все было кончено. На вытоптанной, залитой кровью траве в беспорядке были разбросаны тела. Отряд Рольвана уменьшился почти наполовину. Из дрейвов остались в живых всего двое. Их связали, примотав для надежности к двум растущим вблизи нечаянного поля сражения стройным соснам, и оставили под присмотром молодого

Альдранда.

Для юноши это было его первое сражение. Отец Альдранда, верно служивший тидиру Дейгу на протяжении многих войн, привез сына в столицу, как только ему подошел возраст становиться воином. Но, когда стало известно о новых нападениях на северо-восточном побережье, и тидир отправил туда Морака с частью дружины, отцовское сердце не выдержало. Вместо сражений с грозными канарцами юноша остался нести службу в мирном Эбраке и попал под присмотр Рольвана. Завершись сегодняшнее приключение по-другому, Рольван предпочел бы и сам погибнуть вместе с Альдрандом, лишь бы не смотреть потом в глаза его отцу.

Впрочем, юноша сражался храбро и умудрился не получить ни единой царапины. Теперь он пребывал в странном состоянии где-то посередине между отчаянным восторгом от своей первой битвы и ужасом от такого количества смертей, и помощи в заботе о раненых от него ждать не приходилось.

А заботиться было о ком. Кроме Альдранда, полностью невредимым остался лишь Крахнен – немолодой и прославленный своей свирепостью воин, чье имя и нелюдимый нрав любого могли заставить подозревать дрейва в нем самом. Но только на первый взгляд. Крахнен был набожен до такой степени, что Рольван, неудавшийся монах, нередко прятал от него глаза. Особенно в такие моменты, как сейчас, когда тот первым по окончании сражения делом падал на колени и принимался возносить благодарственные молитвы.

Но пока Крахнен молился, Рольван бормотал проклятия, при помощи коленей и здоровой правой руки помогая удерживать в неподвижности Эранда, раненого в живот. Тот глухо стонал и дергался, не осознавая, что происходит, пока Игарцис из Ллистра, сын эрга по рождению и лекарь божьим даром, вытаскивал из его развороченных ударом топора внутренностей куски кольчуги. Сам Игарцис почти не пострадал: в самом начале сражения ему дротиком вскользь оцарапало щеку, но царапина уже запеклась и не кровоточила. Окажись дротик отравленным, он был бы мертв.

– Есть надежда? – спросил Рольван, когда Игарцис принялся зашивать рану.

– Бог знает, – последовал такой же короткий ответ.

Позже, наложив бинты и вытерев от крови руки, лекарь улыбнулся.

– Может, и выживет, – сказал он. – За бога ведь сражался! Позволь осмотреть теперь твою рану, командир.

– Нет. Здесь хватит серьезных ран для тебя, а с моей и Твилл справится, – и Рольван улыбнулся вполне искренне: – Я ее не чувствую, клянусь.

– Повезло тебе, что не правая рука.

– Повезло, – согласился Рольван.

Поднялся и очутился лицом к лицу с собственным слугой, стоявшим наготове с флягой воды, бинтами и корпией в руках и с самым терпеливо-недовольным, на какое только мог осмелиться, выражением на лице. За спиной его Рольван увидел приближавшегося Ториса, мрачного и с головы до ног залитого кровью. Пошел навстречу. Слуга обреченно вздохнул и побрел следом.

– Вот ты где, командир! – воскликнул Торис. – Ты слышал – эти ублюдки убили моего коня и моего слугу. Только представь – прослужил мне восемь лет и только что умер на моих

руках! Да сожрут демоны их жалкие души! И вот я ранен, а мой слуга мертв, и что мне делать?!

– Воспользуйся моим слугой, – предложил Рольван, терпеливо выслушавший всю тираду.

– Ни за что, ты ведь и сам ранен!

– В таком случае подожди, пока Твилл позаботится о моей ране, и тогда он займется твоими.

Такой порядок показался Торису вполне справедливым, и Твилл наконец получил возможность снять с Рольвана разорванную кольчугу. Рана оказалась неглубокой, хоть и кровоточила сильно, и сухожилие не было перерезано – во всяком случае, так уверил Рольвана слуга, а он в таких делах до сих пор не ошибался. Хотелось верить, что не ошибся и теперь.

Чуть позже Рольван с туго перебинтованным плечом вернулся к пленным. Он потерял убитыми восьмерых из двадцати двух, девятерых, если считать Эранда. Надежда на его выздоровление была слабой, но пока что Рольван не собирался причислять его к мертвым. Восемь убитых, и это не считая слуг, что сражались и гибли в этой схватке наравне с господами. Не стоит и говорить, что на милосердие пленникам рассчитывать не приходилось.

Те, впрочем, не ждали милосердия. Даже не слишком хорошо знакомый с их обычаями Рольван знал, что последователи старой веры приучены не бояться смерти. По ту сторону земных врат они намеревались продолжить те же деяния, что и при жизни, веря, что там найдут и врагов, чтобы с ними сражаться, и диких зверей, чтобы на них охотиться, и, конечно же, изобилие яств и напитков для бесчисленных пиров, которыми вознаградят себя за все беды, случившиеся с ними в этом мире. Потому и в бой они всегда кидались с радостью и умирали без печали; так, во всяком случае, говорилось о них в песнях.

И все же они были не бесчувственны, и под пытками вполне могли выдать некоторые полезные сведения – к примеру, местонахождение знаменитых дрейвских сокровищ или имена предателей при тидирском дворе. Одно это уже было достаточной причиной, чтобы взять пленников с собой и предать в руки палачей. К тому же Рольван помнил приказ: одного или двух нужно доставить в Эбрак для публичной казни.

Вот только восемь из тех, кто не один год были его братьями по оружию и по чаше на пиру лежали мертвыми, изрубленными в куски дрейвским оружием. И кроме усталой ненависти Рольван не чувствовал больше ничего, даже боли от раны. Да еще предчувствия, бывшие с ним всю дорогу – они, если подумать, никуда не делись. Не лучше ли в таком случае послушать сердца и предать смерти этих двоих?

– Они что-нибудь говорили? – спросил он, оттягивая решение.

– Молчат, как покойники, командир, – Альдранд успел уже прийти в себя и отвечал теперь с достоинством, как один бывалый воин – другому. – Глядит только по-нехорошему, вот этот, волосатый. А второй и не глядит.

Кивнув, Рольван подошел ближе. Волосатый, что глядел по-нехорошему, был молод, не старше, наверное, Альдранда, и казался в сравнении с ним настоящим заморышем, низкорослым и худым настолько, что, если бы Рольван не видел собственными глазами его звериную ловкость в бою, никогда бы не поверил, что тот вообще способен сражаться. Длинные вьющиеся волосы цвета ржавчины торчали во все стороны, как будто мальчишке нахлобучили на голову разоренное птичье гнездо. Из-за них почти не было видно лица, одни лишь дикие, горящие ненавистью глаза. Казалось, протяни только руку – и звереныш вцепится в нее зубами.