Пути непроглядные
Шрифт:
Просторная пещера в глубине кедровой долины разительно отличалась от той, где Рольван с Омой провели предыдущую ночь, и вполне заслуживала называться жилищем. Неровные стены светлого песчаника были вычищены до блеска, пол устилали сухие травы, напоминавшие тростник. Под потолком висели связки вяленой рыбы и большие, похожие на свиные, окорока. У самого входа был сложен каменный очаг; в большом гроте находились вытесанный из бревен стол, на котором горели импровизированные светильники из заполненных жиром глиняных плошек, чурбаки-сиденья, целый склад оружия –
Но самое яркое зрелище являли собой обитатели пещеры. Решивший уже ничему не удивляться Рольван все же оторопел, увидев женщину-дикарку и детишек, с которыми она играла и забавлялась прямо на полу. Два мохнатых малыша устраивали возню, пытаясь стянуть с ее колен третьего – хрупкого и изящного, как небесное видение, ангелочка. Он смеялся и отбрыкивался, прижимаясь к широкой груди звероподобной «мамаши». Когда-то белый, пожелтевший и посеревший меховой костюмчик был ему мал, из рукавов и штанин торчали тоненькие руки и ноги. Пушистые волосы вились вокруг головы, как золотистый ореол.
За спиной усмехнулся Гвейр:
– Добро пожаловать в мой дом, и познакомься с моей семьей. Входи же, не стой.
Рольван смог лишь промычать в ответ что-то неопределенное. Вошел, осторожно пригнувшись у входа, стараясь не потревожить Ому – она все еще не очнулась, и было непонятно, обморок это или просто глубокий сон. Гвейр предлагал доверить понести ее Мораку, как он называл своего уродливого друга, но Рольван с содроганием отказался. Не хватало ей только после всего еще и очнуться в руках чудовища-людоеда! Гвейр при этих словах поморщился, но не стал спорить. Отправил дикаря вперед, указывать дорогу, а сам пошел замыкающим – с наложенной на тетиву стрелой, как заметил Рольван, чутко озирая заросли вокруг и скалы над головой, в любой момент готовый к нападению.
В пещере оказалось тепло и сухо. Рольван опустил Ому на одну из постелей. Она закашлялась, не открывая глаз.
– Давно она так? – спросил, подходя, Гвейр.
Рольван выпрямился – его шатало.
– Вчера мы искупались, убегая от местных жителей. Выбор был небольшой – плыть или достаться им на обед.
Он выразительно оглянулся на дикаря, занятого чем-то в другом углу пещеры, но Гвейр лишь кивнул:
– Да, нравы здесь суровые. Попробую сделать, что смогу. В первую очередь ее надо согреть. Что, Ай?
Последнее относилось к мальчику-ангелу. Он подошел, испуганно разглядывая Ому. Схватил Гвейра за руку, прижался к нему. Глаза его казались огромными, в пол-лица.
– Она… – начал Гвейр.
– Чело-век, – с запинкой, но четко произнес мальчик. – Как я?
Он сказал еще одно слово, Рольван не понял, но Гвейр со вздохом прижал мальчишку к себе:
– Нет, она не твоя мать. К сожалению, нет, Ай.
– Друг? – печально спросил маленький ангел.
– Да.
Мальчик выпустил его руку и сел на постель возле Омы. Осторожно погладил ее лицо:
– Ей больно.
– Да.
– Как
– Мы оба постарались друг друга научить, – отозвался Гвейр. Отошел, с помощью жестов и коротких указаний поручил женщине-дикарке раздуть в очаге угли и нагреть камней. Вернувшись, закончил: – Увы, Ай сейчас лучше говорит по-нашему, чем я на его языке. Боюсь, он начинает забывать свой собственный язык, а ведь я все еще надеюсь когда-нибудь вернуть его к родному племени. Может быть, эта девушка… Но сначала надо ее вылечить. Ты и сам с трудом держишься на ногах, Рольван! Ложись и отдыхай, мы потом поговорим обо всем.
Рольван еще оглянулся с сомнением на двух дикарей, но Гвейр добавил твердо:
– В этом доме все друзья.
И Рольвану расхотелось спорить. Он вдруг понял, что держался до сих пор только из упрямства, что у него дрожат ноги и кружится голова, а легкие раздирает жестокая боль. Гвейр подвел его к застеленному шкурой ложу, и он заснул еще прежде, чем упал.
Когда он отрыл глаза, рядом снова был Гвейр – сидел на полу, прислонившись спиною к ложу, и при свете чадящей плошки с жиром выстругивал древко для стрелы. Еще два уже оструганных лежали рядом.
Ома спала в обнимку с маленьким ангелом. Они вцепились друг в друга так крепко, словно даже во сне боялись, что их разлучат.
Дикарь Морак сидел на корточках у очага, где жарилось над огнем нанизанное на прутья мясо. Он переворачивал прутья, искоса поглядывая на женщину-дикарку, кормившую грудью одного из своих малышей. Второй, постарше, забавлялся, раскладывая на полу яркие речные камешки.
Сшитый из шкур занавес у входа в пещеру был частично отдернут, чтобы выходил дым. В отверстие можно было увидеть, что снаружи светло.
Рольван попробовал заговорить, но обнаружил, что из-за боли в горле может только шептать.
– Я думал, уже ночь, – прохрипел он.
Гвейр повернул голову и улыбнулся.
– Ты проспал остаток дня, ночь и утро, – сообщил он. – Даже не слышал, как мы все вместе уговаривали Ому не бояться Морака и Хвиссе.
– Уговорили?
– Ай уговорил. Он все-таки решил считать ее своей матерью. Она, кажется, не против.
– А где… – Рольван закашлялся, приподнялся на локте и договорил, злясь на себя за слабость: – Настоящая мать?
– Погибла, – коротко ответил Гвейр.
– Понятно.
– А моя сестра? Что с ней, Рольван?
– С ней все в порядке… было, когда я уходил. Вокруг целая толпа верующих, у которых только и дел, что угождать своей Верховной дрейвке, – Рольван не удержался от гримасы, которую Гвейр наверняка заметил.
– Ты обещал мне, что останешься с ней и будешь ее защищать.
– А ей я обещал привести тебя домой живым и невредимым. И еще много всего наобещал тидиру, и старому слуге, и еще кое-кому там, в Эбраке. В свое оправдание могу лишь сказать, что каждый раз, давая обещание, я честно собираюсь его выполнить, – за свой сарказм Рольван поплатился долгим приступом кашля и замолчал.