Пути-Пучи
Шрифт:
Саша сметал все, причем самым омерзительным образом, торопливо чавкая и невнятно ругаясь. Я изумленно смотрел на него, но, помня об украденных долларах, не говорил ничего – пипплу надо хавать, пусть хавает, но только любопытно, с чего бы?
– Я жутко голоден, - объяснил Саша, случайно подняв на меня глаза. – Кажется, началось. Можно, я картошечки? Пусть даже и не вареной.
И принялся за сырую картошку, не почистив, но хотя бы помыв ее предварительно, слава Богу.
Хрумкал, гад, щедро
Я сказал ему:
– Бумаги твои украли.
Он равнодушно кивнул и сказал "ага". Его интересовала только еда.
Человек не может съесть столько, емкость желудка, даже резинового, у него все-таки ограничена. Я ничего не понимал.
– Кранты мне, Вовка, - сказал Саша, невзначай напоровшись на мой изумленный взгляд. – Отследили меня, сволочи. Беги скорей за жратвой.
– А что такое?
– Это Гурман. Это он меня отбирает.
– Но его же убили. Ты сам рассказывал мне, что видел, как его убили и как он упал.
– Я не видел, как он упал. Это Гурман, больше некому, его почерк. Значит, не убили. Или еще что-нибудь.
– Что "что-нибудь"? Какое здесь может быть…
– Ты не знаешь, на что эти ребята способны. Беги скорее, Вовка, пожалуйста!
Весь из себя в чувстве вины, я кинулся в магазин, вернулся нагруженный, он сказал: "Бесполезняк".
Он лежал на диване, вымотанный, испуганный, смертельно голодный, но есть не стал – что ж, и правда, бесполезняк. Он страшно смотрел на меня: "Откуда, ну откуда они узнали?"
С этого момента он и стал мне рассказывать все в подробностях, жадно, повторяясь, в явном страхе, что не успеет.
Он много чего рассказывал мне, я не сразу догадался, что надо бы на диктофон все это записывать, как знал, что потом обо всем этом писать буду. Но, в общем, основное я рассказал.
Я сразу же сказал, что ему надо в больницу, что есть принудительное питание, не через желудок, а через внутривенные вливания – он запретил вызывать врача.
– Бесполезняк, - сказал он. – Гурман, если это Гурман, а это Гурман, наверняка предусмотрел и такой вариант. Это, я слышал, очень болезненная процедура, а в моем случае вдобавок и бесполезная. Да и проблем дополнительных будет много.
Почему я послушался его, я не знаю, подозреваю, что от своей неизбывной лени – мне просто не хотелось возиться с вызовом Скорой помощи, я подсознательно мечтал, чтобы меня уговорили не делать этого, поэтому, услышав отказ Ендобы, я чуть ли не вздохнул облегченно. Человек я стыдливый и поэтому подумал, что, может быть, они и впрямь правильно выбрали меня на роль Правого, а, значит, и Левого совета Бога. Только фиг им.
Словом, остался Саша Ендоба помирать у меня.
Сначала мелькнула было надежда. После того, как
– Слушай, а, может, мне найти этого твоего Гурмана и уговорить его?
Саша невесело хихикнул. Я, соглашаясь, тоже.
– Или, может… убить?
– Убить, - сказал Саша. – Да как ты его убьешь, если его уже на моих глазах убили?
– Но… Я не понимаю… Как же тогда он… это… отбирает, если его убили?
– Я точно не знаю, но догадываюсь. Объяснить почти невозможно. Надо досконально знать практику Пути-Пучи. Это что-то вроде улыбки Чеширского кота. Или вот возьми картину Моне, со стогом. Очень красивый стог, правда? Мне жутко нравится. Но стог сто лет назад убрали, а красота до сих пор осталась. Тут тоже что-то в этом роде.
– Ничего себе красота, - сказал я, и мы задумчиво помолчали. Потом у меня возникла новая мысль.
– Что ж тебе мучиться-то? Давай-ка мы с тобой выпьем как следует и хоть на несколько часов про все эти ужастики позабудем.
Саша вяло кивнул, в том смысле, что давай, конечно, да только вряд ли получится. Но потом вдруг воспрянул.
– Это мысль, - сказал он, хитро блеснув глазом. – Только я спирт буду, Рояль, в том киоске, что у метро, продается, я видел сегодня. Как же я раньше-то не сообразил? Мигом дуй за Роялем и еще жратвы какой-нибудь прихвати.
Я вообще-то спирт не пью. Хоть это и была самая распроперечистая алкогольная жидкость из всех, тогда распродававшихся на территории только-только образовавшейся постсоветской России, он очень коварен. Ну его. Поэтому я купил себе только-только появившейся тогда водки "Распутин" с голографической наклеечкой, копченых сосисок, колбасы, еще хлеба и еще не помню чего, и рванул обратно – очень я за Сашино здоровье беспокоился. Как оказалось, не зря – он был на грани голодного обморока и слабо ругался матом.
Пока я доставал стаканы и резал хлеб, Саша отвинтил у Рояля пробку и жадно припал к горлышку. Когда он, наконец, от него отпал, в литровой бутылке оставалось не больше половины.
Я ахнул и кинулся за водой.
– Обалдел, что ли? Ты же все кишки сожжешь!
– Это не я, - отдуваясь, ответил Саша. – Это он сожжет. И закосеет, собака. Вот я ему сейчас еще! Какая там смертельная доза? Полтора литра, что ли? Тебе надо будет сбегать еще.
– Причем тут смертельная доза? Он уже и так умер.
– Ах, ну да. Но почему не попробовать?
Я побежал за очередным Роялем, а когда вернулся, свой литр спирта Саша уже допил и вдобавок ополовинил моего Распутина (остальное, мол, тебе), сидел причем совершенно трезвый и лопал копченые сосиски, не дожидаясь пока я их сварю (я классно умею варить сосиски, бабушка научила).
– Вот теперь совсем другое дело, он окосел и ничего, сука, не контролирует.