Пути в незнаемое. Сборник двадцатый
Шрифт:
Старославянский. Ставший издавна на Руси языком книжным. Орудие грамотности и просвещения. На нем говорит церковь, читаются молитвы, потому и называется еще церковнославянским. На нем пишутся духовные, богослужебные книги, переводные и оригинальные сочинения, порой важные грамоты. Он и опора, защита в трудный час от чужеземной «ласки».
Это хорошо понимал и Петр Скарга. Старался всячески принизить роль славянского языка. Писал язвительно: «С помощью славянского языка никогда никто ученым быть не может. Своих правил и грамматик он не имеет и иметь не может».
Он был отчасти прав, этот ученый иезуит. Старославянский до сих пор не получил
Даже священники, казалось бы первые проводники языка, бывают в нем вовсе не тверды. А переписчики книг вводят все больше и больше погрешностей, рождая путаницу. Есть среди русских, украинцев, белорусов кто стал славянский уже забывать. А стало быть, и легче поддаваться чужому. Вот только братские школы в некоторых городах поддерживают обучение старославянскому.
Но в чем иезуитский воин заблуждался, так в том, что «…правил и грамматик иметь не может». Может! И он, Мелетий Смотрицкий, это докажет. Должен доказать.
Он также знает и какая сила заключена в латинской культуре. Древней, многовековой. Достаточно испытал на себе воспитанник Академии. Яркие примеры мысли, искусства. Научился ценить и восхищаться ими. Тем и коварнее, когда она служит средством приманить, подчинить другой народ, стереть его собственное лицо. Как устоять перед таким натиском? Нет, не отгораживаться в страхе, не возводить барьеры — в братских школах изучают, скажем, и латынь, — а иметь силу, встречая чужое, сохранять свое, себя, свои начала. Тем важнее и настоятельнее задача, которую он, Смотрицкий, себе поставил.
Что-то, конечно, предпринималось и раньше. Рукописные и печатные словари славянского — «азбуковники» или «алфавиты». С объяснением непонятных слов, встречающихся в Священных писаниях. В помощь духовенству и все тем же переписчикам. Смотрицкий собирал их уже давно — целая горка у него на столе. Ценнейшие пособия, дающие понятия века об истории и мифологии, о науках и искусствах. В алфавитах были и советы, как писать правильно, как ставить ударения, различать род предмета… Польза немалая, но как далеко еще это от грамматики!
Появлялись и первые грамматические опыты. Мудрый Максим Грек в Москве провозгласил, что грамматика «есть начало и конец всякому любомудрию», первый вход в философию. Писал грамматические рассуждения о славянском.
А здесь, в Вильно, еще тридцать лет назад была отпечатана малая книжица, написанная учителями школы в Остроге, — авторы ставили в пример славянский язык, на котором была издана Иваном Федоровым Острожская библия. Выводили кое-какие правила.
Во Львове трудами братской школы была составлена грамматика на двух языках — греческом и славянском, «страница против страницы». «Адельфотес» по названию. Но назначалась она к изучению греческого, а не славянского, хотя в ней и проглядывала какая-то упорядоченность. Ей и воспользовался Лаврентий Зизаний, видный член виленского братства, школьный педагог, создавая свою «Грамматика словенска». Это уже более основательный шаг. Максим Смотрицкий, заканчивавший тогда Академию, терпеливо штудировал ее страницы, урывая час-другой среди жесткого расписания обязательных занятий. Книга укрепила его интерес к старославянскому, желание глубже познать.
А сейчас, спустя двадцать лет, в келье монастыря он смотрел на нее другими глазами. С высоты уже собственного накопленного знания. Относился к труду Зизания с прежним уважением — смелый почин! — но видел, понимал ее слабые стороны. Довольно ограниченный
Создать подлинную, полноценную грамматику — поставил себе Мелетий Смотрицкий. Отправной точкой ему служат тоже грамматики классических языков — греческого, отчасти латинского. Располагает материал в той же последовательности, что и у них. Также разделяет все учение о языке на четыре части. Орфография — «право писати и гласом в речениях ударяти». Этимология — раздел о частях речи и форме слов. Синтаксис — о словосочетаниях, «словеса сложные сочиняти». Просодия — о метрике, «мерою количества стихи слагати». Но при этом он сам исследует строй славянского языка в современном состоянии, как он вбирает новые слова и обороты в своем живом развитии — и русские, и других славянских народов. Он хорошо знает жар речи проповедника, полемического оратора, сочинителя, ищущего наиболее яркое, весомое слово. Сам не раз к нему прибегал. В этом борении между установившейся традицией и самостоятельным взглядом на живую плоть языка, уступая то одному, то отстаивая другое, возводит Мелетий Смотрицкий здание своей грамматики.
Не просто свод отдельных правил и советов, а последовательная грамматическая система, построенная на понимании коренных особенностей славянского языка. Он отвергает то, что ему несвойственно. Ну, скажем, член — вспомогательная частица, обозначающая в других языках род слова, предмета. Вот эти «дер», «ди», «дас» в немецком или «лё» и «ля» во французском. В славянском это лишнее, род обозначается окончанием слова, как и в русском, в украинском, белорусском.
Он вводит много нового, что диктуется практическим применением языка. Такие формы, как деепричастие, междометие, местоимение. Закрепляет термины «буква», «слог». Устанавливает порядок ударений, которые применялись до него без всякого разбора — то так, то этак в одних и тех же словах. И знаки препинания — всякие точки, запятые, черточки переноса со строки на строку, восклицательный и вопросительный и даже скобки… Целая система.
Весьма разработанным вырастает раздел о глаголах, которые называет он «действом или страстью». Подчиняет определенной классификации. И дает верный признак, как отличать глаголы первого спряжения и второго спряжения. Эти вечные сомнения не только начинающих школяров, как писать окончание «еши» или «иши» во втором лице единственного числа!
А затем следуют и правила образования предложений.
Вся грамматика у него насыщена множеством примеров, взятых из лучших произведений на старославянском. Само по себе уже школа высокого вкуса и стиля. Парадигмы, как говорили греки.
Да, иногда он все-таки уступал греческой традиции. Особенно в разделе «О просодии». Предлагал читателям слагать стихи метрическим размером, исходя из долготы и краткости звуков. Так пели в античной поэзии. Может, он и сам чувствовал некоторую искусственность чужой метрики Но не находил еще другого ключа стихосложения на славянском. Ох как непросто даже ему сбросить с себя груз того, что привычно еще со времен Академии, протекавших в атмосфере звучания классических языков! Он и так порвал многие путы, выявил важные особенности языка славянского. Итог, пожалуй, всей его жизни книжного, ученого человека.