Пути зла
Шрифт:
На улице обычный шум, ничего особенного не происходит. Подъехала машина, хлопает дверца… и что это? Собираюсь положить записку в коробку доктора Дианы (напомнить себе – завести каталог) вместе с теми сведениями, которые были на экране ее компьютера. Я записал их по памяти, слово в слово, потому что этот список интригует меня, сам не знаю почему, просто интересно, ясно?
Итак, проходя мимо окна, выглядываю, а там, на тротуаре, стоят два человека и смотрят, задрав головы, на мое окно. Копы. Инстинкт никогда еще не обманывал меня, если дело касалось полицейских. Никаких сомнений: это – копы.
У них ко мне не может
Первым делом набрасываю полотенце на провод, которым моя комната присоединяется к электросети Парадиз-Бей: боюсь, что этих посетителей хватит кондрашка при виде моего колдовства с электричеством. Покрывало, к моей досаде, прикрывает коробки, но только наполовину. И вообще покрывалу полагается быть на постели, верно? И если они увидят, что оно прикрывает какие-то подозрительные предметы на полу…
Мои приготовления прерывает стук в дверь, предшествующий незаконному вторжению. Полагалось бы дождаться моего согласия. Но они все равно войдут. И я не возражаю, потому что все, что они обнаружат сейчас, не может быть предъявлено в суде в качестве доказательства. Но чтобы все-таки задержать их вторжение, говорю:
– По закону, джентльмены, полагается дождаться, когда хозяин скажет: «Входите». У вас ведь нет разрешения, которое дает право входить без стука?
Сразу видно, какой из этих полицейских плохой, а какой – хороший. Хороший улыбается, показывая свою оловянную бляху. Второй одаривает меня сердитым взглядом. У хорошего густые светло-каштановые волосы, честное лицо и до блеска начищенные ботинки. Ему бы потерять малость веса. Его confr`ere [46] (это по-французски) мог бы потерять тонну веса, и никто не заметил бы. От второго воняет несвежим бельем, дешевым табаком. На пиджаке – снежные хлопья. Нет, простите, перхоть.
46
Коллега (фр.).
– Извините, – говорит мистер Обаяшка, – но дверь была приоткрыта. Я – детектив Эдвин Херси, это – детектив Лео Сандерс. А вы – Тобиас Гаскойн?
– Да.
– Если вы не возражаете, хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Пока обмениваемся любезностями, наблюдаю за Хряком (которого считаю confr`ere), он сует свое рыло во все углы, очевидно, ищет трюфели. Этакий жадина. Представить только себе этого парня на унитазе с тяжелым запором, кошмар!
– Вам не кажется, – говорит мистер Эдвин, – что громкость можно было бы уменьшить?
«Голландец», должен признать, заполняет значительную часть акустического пространства моей комнаты.
Всплывает из глубины забытых летДавно исчезнувшее лицо этой девушки:Видение, которое столько раз являлось мне в грезах.Теперь стало реальностью, я вижу ее.Прекрасная мелодия, прекрасная… но не для этих двоих. Подхожу к лазерному проигрывателю. Хряк ворчит:
– Ага, выключи-ка эту дрянь…
Хотел было отказаться от своего намерения уменьшить громкость, но в конце концов решаю охладить
– Спасибо, – благодарит Эдвин Херси, воспитанный человек. – Мы хотели бы расспросить вас о двух юношах, которые пропали несколько месяцев назад. Хэл Лосон и Ренди Дельмар. Эти имена вам знакомы?
– Нет, сэр.
– А как насчет Рея Дугана? – спрашивает Хряк.
– Кого?
– Парня, которого убили несколько месяцев назад. Может, читали об этом?
Щелчок в памяти! Экран компьютера у доктора Дианы. Рей Артур Дуган. 25 апреля.
– Кажется, что-то слышал, – говорю я. – Действительно, припоминаю: кто-то из ваших приходил уже и задавал мне тогда кучу вопросов.
– Угу. А что касается Дженсена, знакомо это имя?
Щелк, щелк, щелк. Снова экран компьютера у Дианы: Карл Дженсен. 4 июля.
– Его тоже убили?
– В субботу ночью, четвертого июля, на прошлой неделе. Знаешь что-нибудь об этом?
– Только то, что было в газетах.
– А где ты был (это Хряк говорит) в ночь на четвертое июля?
Притворяюсь, что задумался.
– Кажется, – говорю осторожно, – я был у Харли Риверы, его забегаловка неподалеку от Пойнт-Сола. На вечеринке. Обычно по субботам там собирается народ, n'est-ce pas? [47]
47
Почему бы и нет? (фр.)
– Эй! Посмотри-ка сюда! – слышу голос полицейского.
Оборачиваюсь. Детектив Сандерс с восхищением указывает пальцем на мою офицерскую форму. И, должен сказать, выглядит она великолепно: я нашел какой-то порошок и почистил им тесьму нашивок на рукавах и ремень, а китель цвета хаки и брюки прошли сухую химчистку. Кожаные коричневые ботинки тоже блестят.
– Мой отец носил похожую, – задумчиво говорит детектив Грязный Хряк.
– Ну и что? – задаю вопрос. В голосе – вызов.
Он поворачивается. Мои интонации подсказали ему, что он задел меня за живое: он хочет знать, в чем дело. Не люблю разговоров об отцах. Какого черта, скажите на милость, почему меня должно волновать, что носил его сраный отец?
– Ну, тебе эта форма будет к лицу, – ухмыльнулся Хряк. – Вместе с этой губной помадой, хе-хе-хе, погляди-ка, что я нашел.
Он держит в руках губную помаду доктора Дианы, ту самую, которой она никогда не хватится; я беспечно бросил ее на постель.
– Черт побери, чем вы занимаетесь? – ору я. – У вас есть разрешение на обыск или как? Отвечайте.
Они смотрят на меня оценивающим взглядом, как будто я зазывала, а они – парочка опытных завсегдатаев, которым некуда спешить.
– Положите это на место, – говорю я. – Пожалуйста.
Хряк кладет помаду обратно, но не сразу, а заставив меня подождать.
– Обидчивый, – говорит он, – чего это ты?
– Мистер Гаскойн (это Эдвин Херси, если вы еще не догадались), у нас нет разрешения на обыск, и мы не собираемся на данный момент получать его. Мы здесь только по вашему приглашению. Если вы попросите нас уйти, мы должны будем уйти. Но тогда все же вернемся позднее. Надеюсь, понимаете, о чем я толкую.
Киваю. Понимаю.
– Так вот, если бы нам удалось сохранить доброжелательный, спокойный тон нашей беседы, такое положение устроило бы нас как нельзя лучше.