Путница

Громыко Ольга Николаевна

Девушка оробела, замедлила шаг.

– Не останавливайся, – прошипел Альк, поравнявшись с ней и легонько подпихнув в спину. – Иди мимо, будто это столбы, а я договорюсь.

Рыска задрала корзину еще выше, пряча за ней лицо, и в результате чуть не врезалась в левого стражника. Тот, воспользовавшись случаем, шлепнул ее по крепкой попке. Девушка пискнула, как мышь, и скакнула вперед, развеселив и тсецов, и идущих следом «певца с мольцом».

– А вам чего? – благодушно обратился к ним стражник. «Служанка» и впрямь не вызвала у него никаких подозрений. Разве что желание пощупать и за вторую ягодицу, когда милашка пойдет обратно.

– Господин Лащер пригласил меня сыграть на обеде в малом зале. – На рынке Альк успел

узнать, что за время его отсутствия управляющий не сменился. Главное – действительно с ним не столкнуться.

– А приятель твой петь, что ли, будет?

– Упаси Божиня, – искренне сказал Альк. – Нет, кто-то из слуг при смерти. Просит священнослужителя для напутствия в небесную Дорогу.

Жар сделал скорбное лицо и осенил тсецов знаком Хольги. Те едва склонили головы, но от «мольца» отстали.

А вот Альк старшего стражника почему-то насторожил.

– Что-то мне твое лицо знакомо, – заметил он.

«Менестрель» равнодушно пожал плечами:

– Я здесь не впервые.

– Ну сбряцай чего-нибудь, – лениво, словно от нечего делать попросил тсец, однако глаза смотрели цепко, пристально. Не отнекаешься.

Альк неторопливо передвинул гитару на грудь и с небрежностью мастера – когда неправильная нота в знакомом мотиве кажется не ошибкой, а находкой – пробежался пальцами по струнам.

– Ладно, проходите, – немного послушав, разрешил стражник, и Жар понял, что теперь-то тсец запомнил «певца» надолго, если не навсегда.

За воротами оказался большой сад с паутиной дорожек, оплетающей клумбы. Выглядели они очень необычно: в Ринтаре из камней поребрики делали, а тут зачем-то в середину натыкали, да здоровенные такие – за иными человек может спрятаться. Посажено тоже что-то странное: разноцветные гривастые травы или, напротив, мелкие мясистые растеньица, жмущиеся к земле. Напоминало те замковые развалины, обомшелые и поросшие бурьяном.

Рыска дошла до ближайшей развилки, завернула за клумбу, скрываясь с глаз стражи, и остановилась, поджидая спутников.

– Так просто?! – никак не мог поверить вор.

– Это же не сам дворец, а дворцовый сад, – пожал плечами саврянин. – Тут все подряд ходят – гонцы, посыльные от торговцев, временные рабочие, придворные и их гости, родня слуг… Стража следит только, чтобы одежда чистая была и без оружия.

– А во дворец как? Через кухню?

– Зачем нам туда? Рыска, да бросай ты эту корзину! Нас уже никто не видит.

Девушка растерянно осмотрелась – что, прямо на дорогу поставить?!

Альк оборвал ее сомнения, забрав корзину и тут же, с отрывистым приказом, всучив пробегавшему мимо слуге. Тот, даже не удивившись, как миленький потащил «репу» на кухню.

– А тсаревна? – не понял Жар.

Саврянин усмехнулся и похлопал рукой по гитаре:

– Помнишь, как мы девок в кормильне подманивали?

– Ну?

– Все девки одинаковы.

* * *

Альк повел спутников не к дворцовым дверям, а в дальнюю, более заросшую часть сада. Над головами скрещивались ветки незнакомых Рыске деревьев, но мелкая редкая листва задерживала лишь толику лучей, и дорожки оставались светлыми. Народу навстречу попадалось все меньше, под конец только парочки, которые сами загодя сворачивали на другие тропки, отгораживались деревьями и клумбами. Среди них затесалась башенка-беседка: каменные стены высотой в два человеческих роста, с единственной запертой дверцей, а наверху узорчатая деревянная клеть, оплетенная доползающим с земли плющом. Есть ли внутри кто-нибудь, снизу не разглядеть. Башню окаймляла полоска воды в каменном русле – бежавший через парк ручей делал здесь петлю. В прозрачной воде стайками носились мелкие, с мизинец, ярко-красные рыбешки. Когда Рыска, любопытствуя, наклонилась над краем, они мухами слетелись со всех сторон, ожидая кормежки.

– Жар, у тебя кусочка хлебушка с собой нет?

– Ну-ну, потравите

еще тсаревниных рыбок, – фыркнул Альк, снимая гитару и опускаясь на одно колено.

– Подпевать точно не надо? – не удержавшись, пошутил вор.

– Тебя когда-нибудь били гитарой? – Саврянин тряхнул головой, отбрасывая за спину упавшие на струны пряди. – Все, тихо оба!

Негромкая мелодия поплыла над водой, печально журча вместе с ней.

ОтнынеЗабудь мое имя,Забудь мой голос, улыбку, объятия, цвет моих глаз.Как листья,Сожги мои письма,Сожги свои чувства и клятвы, случайно связавшиенас.НапрасноНе трать дней прекрасных,Не жди в темноте у двери, что мои раздадутся шаги.НавечноПредай нашу встречу,Предай меня, выстави на смех, скорее утешьсяс другим.ОднаждыПусть станет неважным,Пусть станет ненужным когда-то безумножеланный ответ.Так лучше,Так лучше, послушай,Чем если ты горько заплачешь, узнав, что менябольше нет…

Последний куплет Альк пропел слегка сдавленным голосом, со склоненной головой (но так, пожалуй, даже лучше вышло, проникновеннее); из беседки, неслышно открыв дверь, вышла и остановилась у воды саврянка в простом (по покрою, а не ткани – кремовый шелк с золотой нитью) платье, с распущенными по плечам волосами.

Ее высочество не была красавицей (по крайней мере, на ринтарский вкус). Но и с уродиной, которую малевали на потешных картинках, не имела ничего общего. Просто молодая женщина с точеным треугольным личиком и светлыми – светлее, чем у Алька, – глазами. Высокая шея, тонкая талия, небольшая – но при саврянской худобе такая в самый раз – грудь… Пожалуй, тут есть во что влюбиться, признала Рыска, чувствуя одновременно облегчение (она-то переживала, что их тсаревича угораздило с каким-то страховидлом спутаться!) и противную, глупую зависть: вот перед кем преклоняют колени прекрасные тсаревичи… И даже вредные крысы! На Рыску внезапно накатил жгучий стыд за простенькое платьице, завязанную на лоскуток косу и руки с обломанными ногтями. Рядом с тсаревной, наверное, совсем убого выглядит, не зря Альк вечно над ней смеется…

Сама Исенара одарила гостей одинаково радушным, ничуть не надменным взглядом.

– Вот уж кого не ожидала увидеть! – весело и удивленно сказала она, жестом дозволяя им подняться. Саврянин почтительно подал тсаревне руку, помогая переступить ручей. – Столько лет прошло… Альк Хаскиль, ты стал менестрелем?!

– Нет.

– А при дворе говорили…

– Нет. – Неподвижно стоящий мужчина глядел на нее в упор, словно пытаясь прочесть мысли, а от слов досадливо отмахиваясь – только мешают.

– Но тогда… – Тсаревна недоуменно сдвинула тонкие брови.

Альк протянул к ней руку и разжал кулак. Трубочка закачалась на переброшенной через палец цепочке, посверкивая серебряными боками.

С лица Исенары медленно сбежала улыбка. Женщина завороженно потянулась к письму, но с полпути отдернула руку и поднесла ее ко рту, прикрывая испуганно округлившийся рот.

– Альк, я…

– Я понимаю. – Саврянин, устав ждать, вложил трубочку ей в ладонь. – Иначе не взял бы на себя смелость его доставить. Не бойтесь. Кроме нас, о нем никто не знает. И не узнает.