Путы для дракона
Шрифт:
И, естественно, отсюда — «жених и невеста».
— Та–ак… Ты ведь не договорила?
— Нет ещё. Папа, а можно, я себе этот пистолет заберу? Он у Мишки только зря валяется. Без дела.
— Ага. А у тебя он зря валяться не будет и будет при деле. Кого пугать собираемся?
— Есть тут двое, — неопределённо сказала девочка.
Его рассмешили взрослые интонации её ответа — так небрежно могли отвечать Шварценеггер или Сталлоне в самых крутых боевиках. Поэтому он поцеловал её, с удовольствием вдохнув терпковатый,
— Пистолет не игрушка, особенно для девочки, — сообщил он внимательной паре голубых глаз, — но ты девочка особенная. Если Миша не возражает, я тоже не против. Смотри, чтобы мама не увидела.
— Мишка не возражает. Мама не увидит. Почему я особенная?
— Выглядишь как кукла, а думаешь как человек, — улыбнулся Леон и пошёл к двери.
— Папа! (Леон обернулся) Спасибо.
— Спокойной ночи, солнышко.
Он прикрыл за собой дверь, но к себе не пошёл, а снова направился к зеркалу.
Да, особенная. Ему не приходилось одёргивать Ангелину в её стремлении дать дочери ту роскошь, которой, видимо, сама была лишена в детстве. Игрушки, по–королевски пышные одеяния, умопомрачительная детская мебель, импортное питание — остановить Ангелину ничто не могло. До школы Анюта росла послушной прелестной куколкой. В первом классе девочка заставила старшего брата показать, как обращаться с компьютером. В третьем — выучилась у дяди водить автомобиль и не на шутку злилась на свои ещё коротенькие руки–ноги.
Леон иногда боялся, что его стремительно взрослеющая дочь скоро начнёт постоянно воевать с матерью, которая отчаянно желала, чтобы девочка осталась маленькой. Но у Анюты оказалась не только ангельская внешность, но и ангельское терпение снисходительного взрослого: она стоически переносила минуты примерки многочисленных нарядов и не отказывала Ангелине в удовольствии видеть дочь в великолепных кружевах, хотя сама предпочитала джинсы с маечкой или свитером — в зависимости от времени года…
Зеркало дрогнуло. Полосы, образованные кривизной зеркала, волнообразно качнулись и снова застыли. Иллюзия движения наконец заставила Леона очнуться и встревожиться: Ангелина могла проснуться и испугаться его долгого отсутствия.
Он повернулся к двери…
Многоголосица звонкой и весёлой толпы упала на него разом, будто он нечаянно распахнул не ту дверь. Сквозь гомон и взрывы смеха пробивалась жизнерадостная музыка.
«Сейчас все прибегут: и Ангелина, и Андрюха, и Мишка…» — не смея дышать, подумал Леон и закрутил головой, пытаясь отыскать источник шума. Краем глаза скользнул по зеркалу. Звонкоголосый шум оборвался. В прихожей стало даже не пусто — пустынно, и стены словно отступили полшага назад.
Сначала иллюзия, теперь — галлюцинация.
Он взялся за дверную ручку, панически обдумывая дальнейшие движения и представляя себя в коридоре, в спальне…
За спиной, когда он почти
Глава 4
Охрана двинулась было вперёд. Но Андрюха коротко рыкнул, и парни остановились. Андрюха вовсе не хотел издеваться над мямлей–зятем. Просто ему интересно стало, как и сможет ли вообще бедолага выкрутиться из неловкой ситуации.
От ресторана, куда они традиционно заехали пообедать к Манекеше, уже взрослому, заматеревшему метрдотелю, Леон, как обычно, перешёл дорогу к газетному киоску. Он успел набрать довольно солидную кипу газет и журналов, когда его медленно, но верно окружили цыганки. Андрюха видел, как Леон, растерянно улыбаясь, отрицательно качает головой. Из-за проезжающих машин ничего не слышно, но резкие, жёсткие голоса цыганок, казалось, вспарывают воздух. С неряшливо опущенными и выпяченными животами, в обязательно грязных юбках, женщины походили на встрёпанных куриц, пробежавшихся под дождём по самым жидким лужам.
Леон сделал шаг в безуспешной попытке вырваться. Прилично одетый человек, один, показался цыганкам лёгкой добычей. Андрюха ухмыльнулся: откуда им знать, что деньги, выданные им Леону, все до копеечки ушли на газеты? Но, тем не менее, Леона пора бы выручать…
— Хозяин, — не выдержал один из охранников. — Помочь бы надо. Эти бабы убьют — не постесняются, а то и хуже что придумают…
— Погоди-ка, они не гадать ему собрались? — засмеялся Андрюха. — Вот к кому насчёт памяти надо было обращаться-то — всю правду рассказали бы. Ладно, пошли. А то и правда, съедят его.
Видимо, Леон решил покориться судьбе (хотя пару раз оглянулся на Андрюху), и горластые бабы угомонились. Одна, толстая, громоздкая, держала его руку ладонью к себе и громко что-то объясняла. Её подбородки тряслись, и Леон, похоже, с трудом подавлял гримасу брезгливости… Цыганка опустила глаза к его ладони…
Крупно шагавшая помощь не понадобилась.
Женщина резко шагнула назад, а поскольку товарки окружили пару тесным кольцом, стоящая позади неё цыганка ругнулась и захромала из толпы. Гадалка уже не смотрела на ладонь Леона. Она пристально вглядывалась в его глаза.
И тут Андрюхе почудилось чёрт те что: цыганка не то что смотрела — она взгляд отве… отодрать не могла!..
Андрюха сам неохотно отвёл глаза от старчески вдруг обвисшего бабьего рта недавней воительницы. Леон был в порядке, и — чёрт бы подрал этого рохлю! — он сочувствовал этой курице, которая впялилась в него!
Внезапный, как выстрел, визг — и вся орава неуклюже помчалась вниз по улице толпой всполошённых пыльных кур. Видеть эту пёструю, несуразную в громоздких одеяниях толпу и смешно, и жалко на упорядоченных линиях улицы, среди людей, одетых легко по жаркой погоде.