Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
Смех и звон стаканов в ординаторской смолкли, а в дверях палаты тихо встала темная фигура.
Анатолий Сергеевич вгляделся, ничего не понимая. Всегда освещенный коридор должен был дать достаточно света, чтобы из темной палаты стало видно, кто вошел. Тем не менее, абсолютная чернильная темнота окружившая, будто облаком, фигуру вошедшего, не давала возможности понять, кто же это.
– Что за шутки? – пробормотал Анатолий Сергеевич и посветил телефоном. – Кто там?
Не отвечая, фигура направилась к стене, где лежал тучный старик. Тотчас, послышалась возня, слабый
– Оставь его, ты! – шумел Колесников и, схватив кружку, принялся бить по ножке кровати.
Из ординаторской, как ни странно, услышали и, выскочив, поспешили на помощь. Зажегся верхний свет и Колесников успел увидеть, как фигура, облаченная в темный балахон с капюшоном, закрывающим не только голову, но и все лицо, метнулась к стене и пропала там вместе с тучным стариком, которого с трудом, но все же, фигура цепко держала в руках.
Медсестра склонилась над кроватью тучного старика:
– Готов! – сообщила она двум медикам-студентам, вбежавшим следом за ней.
– Да что это такое? – возмутились студенты, с трудом перекладывая тело тучного старика на каталку. – Вчера одного уже увозили!
И они указали медсестре на пустующую койку Чудинова.
– Старость – не радость! – съехидничала медсестра и приказала. – Давайте, к лифту, утром анатомы его заберут!
После того, как погас свет, Колесников побрызгал освежителем воздуха и напуганный затих, весь сжавшись от перенесенного страха.
4
Аккуратная старушка плакала над ложкой и чашкой своего мужа, тучного старика.
Колесников попытался было рассказать о фигуре, но его прервала нянечка:
– Не видишь, горе у нее и ты свои пузыри оставь пускать!
Вскоре, санитарки унесли матрац и постельное белье, оставив кровать с голой панцирной сеткой сиротливо стоять у стены. Какое-то время было тихо, и только последний сосед Колесникова, что лежал почти у самого окна вздыхал сквозь сон, он находился в забытьи и по всему видать, врачи поставили на нем жирный крест, изредка только проверяя его пульс. Весь опутанный проводами капельниц, сосед был недвижим и Анатолий Сергеевич со страхом подумал, кто же пожалует за ним, кого еще суждено увидеть? Но увидел свою дочь. Зареванную и от того более некрасивую. Он удивился, неужели его глупая Вера плакала о смерти тучного старика? Но нет, захлебываясь, беспрестанно сморкаясь, Вера рассказала о Сереженьке, убившем остро заточенным гвоздем кого-то в зоне. Кто-то нехороший, а Вера всегда стояла на стороне сына и даже мысли не допускала при всей абсурдности ситуации, что ее сын – преступник, так вот, кто-то нехороший вынудил Сереженьку защищаться! Какой кошмар, рыдала она, теперь ему увеличат срок, а сроки сейчас дают громадные и может, Сереженька не выйдет, потому как, высморкалась она в мокрый от слез, носовой платок, он написал письмо, что заразился туберкулезом!
– Есть бог на свете! – с чувством благодарности, поглядев в потолок, произнес Анатолий Сергеевич.
– Как хорошо, что ты меня понимаешь! – воскликнула Вера, выгружая из сумки йогурты и
Санитарки принесли матрац и чистое постельное белье, перестелили кровать тучного старика, поглядели равнодушно на плачущую Колесникову и ушли, оставив двери палаты, как всегда, днем, раскрытыми.
Заглянула девочка, та самая. Покосившись на Веру, подошла к Анатолию Сергеевичу с другой стороны, прислонилась теплым бочком к его плечу:
– А я узнала, как меня зовут, – сказала она Анатолию Сергеевичу.
– И как же?
– Маня! – торжествуя, сияя глазами, ответила она.
– Стало быть, Мария! – уточнил Колесников.
Девочка задумалась и покачала головой:
– Не знаю, только когда меня из морга забирали, мужчина и женщина, рухнули на колени и заблажили: «Маня, Манечка!»
Кожа рук Анатолия Сергеевича покрылась мурашками. А Маня к чему-то прислушалась, и удивленно поглядев на Колесникова, сказала:
– Меня кто-то зовет?
– Кто? – пересохшими губами, спросил Анатолий Сергеевич.
Маня прислушалась:
– Дядя зовет. Ласково. Говорит, где же ты потерялась?
– Что за дядя? – потребовал ответа Колесников, просто умирая от страха.
– Дедушка! – протянула руки к дверям, Маня.
В палату вплыл серебристый призрак, светящийся, в белых одеждах, но тем не менее, по виду, старый, наверное, ровесник Колесникова.
– Манечка, внученька! – улыбнулся он и потянулся за ней. – Пойдем домой, бабушка заждалась!
Девочка весело рассмеялась, и легко впрыгнув в воздух, последовала за дедом, послав на прощание воздушный поцелуй остолбеневшему Колесникову, и только когда они оба исчезли за дверью, Анатолий Сергеевич различил голос дочери. Оказывается, она рассказывала что-то несущественное о своем Сереженьке.
– Боже мой, да за что же мне это? – простонал Колесников и про мучившие его галлюцинации и про глупости своей дочери.
– Папочка, ты пить хочешь, да? – подскочила тут Вера и бросилась ухаживать. – Что же ты сразу не сказал?
5
– Анатолий Сергеевич, мы вас вылечим! Мы можем это сделать! – смеялись молодые ученые, потрясая перед его носом запечатанной колбой с голубой водой.
– Старость – это болезнь. Любую болезнь, как известно, можно вылечить. Так вот, мы изобрели эликсир молодости, а может даже, эликсир бессмертия!
Колесников смотрел с глубоким недоверием.
– Анатолий Сергеевич, рискните, чем черт не шутит, – уговаривали его ученые, – правда, пробы прошли только мыши, но успешно, весьма успешно!
Вскричали они, наблюдая его отрицательную реакцию.
– И ведь вам все равно, вас же сюда умирать привезли! – с жестокостью, присущей не только ученым, как правило, сплошь циникам и скептикам, но и вообще молодым людям, заявили они, откупоривая колбу.
Если бы Анатолий Сергеевич мог, он бы пожал плечами и выпил, не глядя, но понюхав содержимое колбы и ощутив явственный запах спирта, скривился от отвращения.