Пять дней в Париже
Шрифт:
– Нет, сэр, я не могу дать вам слово, – твердо ответил Питер. – Я надеюсь, что очень скоро это будет возможно. По моему мнению, мы разработали один из самых замечательных фармацевтических препаратов в истории человечества, в котором отчаянно нуждаются раковые больные всего мира. Но я не убежден в том, что мы сейчас ничем не рискуем.
– В таком случае вы не можете ожидать, мистер Хаскелл, что мы сейчас дадим вам разрешение на первую фазу испытаний на людях, не так ли? – с легким смущением спросил его старший член комитета, в то время как его товарищи спрашивали друг друга, зачем Питер вообще приехал. Как правило, слушания ФДА не использовались
– Хотите ли вы, чтобы мы назначили вам другую дату приезда, мистер Хаскелл? Это будет более целесообразно, чем тратить на вас время сейчас.
Сегодня им предстояло выслушать еще нескольких человек – Питер был первым.
– Да, я хотел бы назначить новый срок. Я думаю, что через шесть месяцев это будет реально.
Даже в этом случае им придется попотеть, но, судя по словам Поля-Луи, они смогут добиться нужных результатов.
– Благодарим за приезд.
С этими словами его отпустили, и все было кончено. Питер вышел из комнаты на трясущихся ногах, но с выпрямленной спиной, высоко поднятой головой, и он чувствовал себя порядочным человеком. Он увидел Кейт, ожидавшую его вдали, и подошел к ней. Было ясно, что она его не простит. На глазах ее были слезы – то ли гнева, то ли разочарования, а может быть, и того и другого, – но Питер не пытался ее утешить.
– Прости меня, Кейт. Я не хотел этого делать. Я просто не понимал, что значит стоять перед этими людьми и врать им. Это слишком авторитетная комиссия. Я просто не смог.
– Я и не просила тебя врать, – солгала она. – Я просто не хотела, чтобы ты предавал моего отца. – Она посмотрела на него печальным взглядом. Все было кончено, и она это знала. Для них обоих. Он больше не хотел уступать ей и отказываться от того, во что он верил. До этого момента он не осознавал, насколько далеко зашел в своих компромиссах. – Ты хоть понимаешь, что сейчас натворил? – безжалостно спросила она, готовая изо всех сил защищать своего отца, но не своего мужа.
– Нетрудно догадаться.
Сегодня утром Кэти недвусмысленно высказалась на этот счет на кухне в Гринвиче. И Питер решил не уклоняться от этого. В каком-то смысле это было именно то, к чему он стремился. Свобода.
– Ты честный человек, – произнесла его жена, глядя ему прямо в глаза. В ее устах это звучало как обвинение. – Но не слишком умный.
Он кивнул, и она повернулась и пошла прочь, даже не глядя на него, но Питер не попытался ее остановить. Все было кончено уже очень давно, хотя ни один из них об этом не подозревал. Он даже чуть было не спросил себя, была ли она замужем за ним или за своим отцом.
Выйдя из здания ФДА в Роквилле, он понял, что ему о многом предстоит подумать. Кейт только что скрылась в лимузине и уехала, оставив его одного в Мэриленде, в получасе езды от Вашингтона. Но это его не волновало. Это был один из самых важных дней в его жизни, и ему казалось, что он может летать. Он прошел через испытание, и, по его мнению, прошел удачно. «Даете ли вы нам слово, сэр…» – «Нет, я не могу». Питер все еще не мог поверить в то, что сделал это, и не понимал, почему в его сердце нет ненависти к Кейт, но ее действительно не было. Он только что потерял
Питер стоял и улыбался сам себе, глядя в сентябрьское небо, и в этот момент он услышал за спиной женский голос, знакомый, но странный. Он был немножко хриплый и как будто пришедший из другого времени, другого места. Пораженный, он обернулся и увидел Оливию.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, мечтая ее обнять и не решаясь. – А я-то думал, что ты сидишь во Франции и пишешь.
Он выпил ее взглядом, как вино, и Оливия посмотрела на него с улыбкой. На ней были черные брюки и черный свитер, а через плечо был переброшен красный пиджак. Она была похожа на французскую рекламу, и Питер мог думать только о той ночи, когда он последовал за ней на Вандомской площади, и о том, что произошло в те пять дней, когда они были в Париже, – пять дней, изменивших их жизнь навсегда. Теперь она была еще более красивой, и, глядя на нее, Питер понял, как сильно он по ней соскучился.
– Ты сегодня был очень хорош, – сказала она, широко улыбаясь ему. Она явно гордилась им, но не ответила на его вопрос. Оливия приехала для того, чтобы поддержать его во время этого испытания, пусть даже невидимо. О слушаниях она прочитала в «Геральд трибюн» в Европе. Сама не зная почему, она поняла, что должна быть здесь. Она знала, что значил для него «Викотек», знала о тех проблемах, которые возникли как раз в то время, когда они встретились. И ей захотелось разделить с ним это. Ее брат сказал ей, когда будут слушания, и устроил так, чтобы она могла на них присутствовать. И теперь она была рада, что прислушалась к своей интуиции. Эдвин говорил ей о слушаниях в конгрессе и провел ее туда. И хотя брат удивился ее внезапному интересу к фармацевтике, никаких вопросов он не задавал.
– Ты гораздо смелее, чем сам думаешь, – сказала Оливия, глядя на Питера снизу вверх, и он обнял ее, спрашивая себя, как он выдержал эти три с половиной месяца разлуки. Теперь он и представить себе не мог, что можно оставить ее, пусть даже на одно мгновение.
– Нет, это ты смелая, – тихо сказал он, с восхищением глядя на нее. Она отказалась от всего, что было у нее в жизни, и ничем не поступилась. И вдруг Питер понял, что только что сделал то же самое. Он отказался от жены, работы и всего остального ради своих убеждений. Теперь они оба были свободны. Конечно, цена за эту свободу была велика, но игра стоила свеч – для обоих.
– Что ты делаешь сегодня днем? – улыбнувшись спросил он, перебирая в уме тысячу возможностей:– памятник Вашингтону, мемориал Линкольна, прогулка вдоль Потомака, номер в гостинице… или полет в Париж.
– Ничего, – улыбнулась она и тихо добавила: – Я приехала к тебе. – Она не рассчитывала на то, что ей удастся поговорить с ним. – Завтра утром я возвращаюсь.
Она даже родителям не сказала о своем приезде, лишь Эдвину, а он пообещал никому не говорить. И все это ради того, чтобы только взглянуть на Питера, даже если он этого не заметит.
– Можно ли угостить вас кофе? – церемонно спросил он, и они оба улыбнулись, вспомнив площадь Согласия и их первую ночь на Монмартре.
Питер взял ее за руку, и они сделали первые шаги к так дорого доставшейся им свободе.