Пять имен. Часть 1
Шрифт:
— Сегодня ждут корабль с новой партией шелка. Об этом весь город говорит. Я уж все обсудила с портнихой, в столице нынче кроят иначе, а мы тут живем, как последние провинциалы…
Она ведь любила меня, я думаю. И жизнь была пропитана радостью и смыслом. Что изменилось? Мельницы остались мельницами, люди — людьми, и даже оруженосец, я слышал, осуществил свою мечту — стал губернатором в дальнем краю. А я все реже ощущаю дыхание великанов в скрипе мельничных крыльев. Мой мир был бы полон тишины, но она сделала его уютным, как коврик у камина…
— О, ты слышишь? Прибыли.
Она всегда любила сладкое и заливисто смеялась вишневыми губами… Слышится грохот пушек. Что там? Я уже различаю шум толпы. И впрямь — развлечение для жителей, пришел корабль из дальних стран. Сегодня усталые моряки рассядутся по трактирам, неспешно рассказывая за кружкой пива о жарких песках аравийской земли, о северных широких реках, о странных обычаях людей и повадках морских гадов…
— Хмурый какой… Верно тебя называли — Рыцарь печального образа. Да не волнуйся, успеем мы завтра купить пару отрезов шелка, говорю же — пораньше выйдем. Ну, голубчик, не дуйся, съешь ягодку, ты же всегда любил вишневое варенье.
Жарко сегодня.
В тумане
— Дружок, иди ко мне!
— Ду-дут!
— Иди же!..
— Иду.
Короткий белый подол перепачкан зеленкой весенней травы. Маленькая девочка усаживается в клубах молочного тумана перед матерью, та укоризненно качает головой.
— Правда, я молодец?
— Конечно, молодец. Но не увлекайся, наши только сто человек в неделю.
— А я хочу еще!
— Не все, что мы хотим, мы можем себе позволить, — назидательно говорит женщина в белом платье, невесело улыбаясь и поправляя прядь светлых волос.
— Я сейчас вообще попала с первого раза! — вопит девочка, размахивая руками.
— Да, хорошо, ты быстро учишься, — устало говорит женщина.
— Слушай… А почему они иногда так кричат, мам?
— Им бывает больно, лапушка. Но тут уж ничего не поделаешь.
— Ой, мне тоже когда-то было больно, я помню… А можно сделать, чтобы… чтобы им так не было?
— Нельзя, деточка. Ну, не расстраивайся, ты уже большая, ты же все и сама понимаешь. Радость, и та не ходит без боли. Что уж говорить о любви…
— Мам… а нам обязательно это делать?
— Да. Теперь обязательно.
— А если я не хочу?
— Мало ли чего ты не хочешь. Он ведь тоже не хотел, помнишь?.. А теперь наша очередь.
— Это было совсем давно… я не помню… наверное.
— Ну, это к лучшему, пожалуй. Вставай.
Женщина в белом поднялась с ледяной скамейки, морщась, взяла лежащий рядом массивный лук-автомат, протянула руку девочке и подняла с подмороженной травы.
— Мам, а ты ведь не всегда была моя мама, да? Ну, в прошлой жизни?
— Да. Но про это мы тоже вспоминать не будем.
— Ладно.
Герда потянулась за своим маленьким луком, не выпуская руки Снежной Королевы, и они пошли куда-то вдаль, тихо переговариваясь между собой. И постепенно две фигуры растворились в молочном тумане.
Такие, как я
Санчо ехал на тощей кобыле, пьяно покачиваясь в седле. И зачем его понесло в объезд? А впрочем, правильно. Можно спокойно доехать до дому, ну и пусть долго, зато не через лес. Жуткие, надо сказать, байки рассказывают про здешний лес. Говорят, будто по ночам
Невдалеке послышался стук копыт. Крупная лошадь, машинально подумал Санчо. И сразу же испугался. Полночь уже, неужто еще какой случайный путник, вроде него, едет навстречу? Хорошо бы, да не верится что-то… Санчо сразу взмок и торопливо перекрестился.
Из-за поворота показалась лошадь. С всадником. Что-то было не так, но Санчо в темноте не сразу разобрал, что. И вдруг понял. У всадника не было головы.
…В глаза светила луна и противно ныло плечо и шея, — ударился, видно, когда с лошади-то летел. Санчо окончательно пришел в себя, подобрался и сел. Вокруг никого не было. И лошади не было. А вот это было по-настоящему плохо. Как же домой-то? Ночь вокруг. Тьфу ты, как баба, без чувств, понимаете ли… Всадники нам мерещатся. «Совесть-то нечиста», — проговорил кто-то. Санчо вскочил и схватился за нож, висящий на поясе. Да кто ж тут есть… А ну, выходи! Раздался тихий смешок. Санчо чудилось, что отовсюду из-за кустов глядели на него десятки глаз. Впрочем, судя по шорохам, вовсе и не чудилось. Волки, подумал Санчо. Не иначе. Или волколаки. Делать-то что?! Санчо судорожно перебирал в уме все истории, что рассказывали о ночном лесе. Заканчивались они плохо. Если вообще заканчивались…
«Да ладно тебе, когда предавал, не боялся, небось?..» Кого предавал, тупо подумал Санчо… и вдруг понял, кого.
Бежал он долго, но его не преследовали; может быть, поэтому он все-таки добежал и рухнул на собственном пороге. Минуту спустя, не отдышавшись, он ввалился внутрь, с грохотом захлопнул дверь и запер ее на все засовы.
«Ну, здравствуй», — раздался голос за спиной. Санчо подскочил на метр, не меньше, развернулся судорожно и увидел… Да, за столом сидел давешний всадник. Только теперь Санчо узнал его. «Дон?!» — «Он самый», — насмешливо и спокойно проговорил всадник. Впрочем, какой же он всадник, коли на скамье сидит, а не на лошади?.. Головы нигде не было видно и страшно было, ох, как было страшно слушать голос, что шел неведомо откуда. «Да ты садись… чего уж». Санчо сел, не глядя, на скамью у стены. Хорошо сел, уверенно, даже на пол не грохнулся. «А вы… живой, Дон?» — тупо спросил он и сам понял, как это прозвучало. «Такие, как я, не умирают». От Дона веяло темнотой, которая не позволяла разглядеть деталей, и почему-то Санчо до дрожи захотелось увидеть, а что там, где нет головы… Но стало еще страшнее.
— Я не предавал, Дон, не убивал вас…
— Знаю, что не убивал.
— И не предавал!
— Ты не пошел со мной, и меня убили. Попытались убить…
— Я боялся, Дон! Я просто трус…
Санчо забыл, что боится. Его терзала мысль, что Дон может поверить, будто Санчо, его верный Санчо — предатель.
— Сказал бы, что нравится тебе Дульсинея, что остаться хочешь, не с ней, так подле, а не в походы ходить…
— Да не в том дело, Дон!
Санчо вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Дон поверил ему.