Пять капель смерти
Шрифт:
К первой странице дела крепилась фотография. Еще раз вглядываясь в красивое лицо, я невольно вспомнил, как мой предшественник, Леонид Николаевич Кременецкий, передавал своего агента.
Шмеля нашли в тюремной камере. Будущему агенту невероятным образом удавалось уговаривать владельцев дорогих магазинов отпускать меха, платья, обувь и даже драгоценности в кредит.
На счастье Шмеля, Кременецкий обратил на него внимание: судя по характеристике, Шмель обладал незаурядной способностью вызывать доверие. Леонид Николаевич лично пришел в камеру, предложил замять дело и убрать все его следы из полицейского архива. К удовлетворению подполковника, клиент согласился сотрудничать и сам выбрал кличку Шмель. Жалованье ему положили семьдесят рублей в месяц. Вскоре успехи агента стали расти вместе с жалованьем, как снежный ком.
Я просмотрел донесения Шмеля пятилетней давности. К моему удивлению, было их не так уж много. И в них не нашлось ничего полезного. Шмель не предупредил о готовившемся покушении на Плеве и вообще не сделал ничего существенного. Более того: в донесениях писалась сущая белиберда о погоде, о городских слухах, были даже рецензии на спектакли. При этом Шмелю удавалось регулярно повышать себе жалованье. Иными словами, агент попросту валял дурака!
Это было настолько же очевидно, как и невероятно. Год назад, принимая дела, я был настолько завален работой, что доверился Кременецкому и не проверил досье. Сразу бы стало ясно: вместо настоящего агента — строка в расходной ведомости. Полный пшик.
На дальнейшее расследование времени не осталось. Мне пора было приниматься за текущие дела дня. Материалы я спрятал в сейф. В кабинет вошел дежурный с отчетом о вчерашних происшествиях. Я получал ежедневные донесения ото всех полицейских участков, сведения от речной полиции, врачебного комитета и пожарной команды.
Бегло просматривая машинописный текст, я остановился на очередном листке: по донесению пристава Щипачева, было найдено два тела в непосредственной близости от дома Окунёва. В случайности и совпадения я давно не верю. В такие — тем более. Надо было принимать экстренные меры.
Профессор стоял в дверях, не желая впускать в квартиру. Ванзарову пришлось напомнить, что если с полицией желают общаться на пороге, то общение будет перенесено в участок, куда подозреваемого доставят под конвоем. Окунёв заявил, что не подчинится произволу властей, но посторонился.
Ванзаров без разрешения прошел в кабинет. На месте, где еще недавно висел групповой снимок,
— Куда дели такую замечательную фотографию?
Окунёв уселся в кресло и сложил на груди руки:
— Обязан отвечать?
— На этот вопрос — нет.
— Тогда мой ответ: не ваше дело. Удовлетворил?
— Вполне, — согласился Ванзаров. — Не могли отказать женщине. Сами отдали или она украла?
— Вас не касается… И знаете что, Ванзаров? Проводите свой сатрапский допрос и освободите меня от вашего присутствия. У меня много работы.
— Над чем работаете, профессор?
— Все над тем же: хочу дать народу вместо обмана и религии счастье свободы. Не слишком ли я с вами откровенен?
— Со мной можно. Охранка или жандармы таких шуток не поймут.
Окунёв фыркнул:
— Да вы, Ванзаров, либерал, вольнодумец!
— Вы же учили меня думать и анализировать. Вы и — Сократ.
— О нет! — закричал профессор. — Я вас не тому учил! Я вас… Позвольте, к чему эти разговоры? Спрашивайте, что вам надо, и уходите!
— Извольте. Знакома ли вам Надежда Толоконкина?
— Эта глупенькая купеческая дочка?
— Да, она на фото с вами левый угол пентакля держит.
— Приходила, пыталась умничать. Ужасная посредственность. А что такое?
— Вчера вечером она была у вас в гостях?
— С какой стати? Нет, конечно…
— Когда видели ее последний раз?
— Несколько дней тому. А в чем дело?
— Сегодня утром ее нашли мертвой в двух шагах от вашего дома. Она лежала в сугробе, из одежды на ней — одна рогожка.
Профессор вжался в спинку кресла:
— Это, конечно, ужасно, но я здесь при чем?
— Разве она не к вам приходила?
— Конечно, нет!
— К кому тогда?
— Да откуда мне знать! У нее свои знакомства. Вот их и ищите.
— Дамы, которые на фото с вами, ее подруги?
— Скорее всего.
— Где их найти?
— Ванзаров, я не хожу к ним в гости и не знаю их адресов! — крикнул Окунёв. — Поймете вы это или нет? Если они иногда заходят ко мне, это не значит, что я посвящен в подробности их личной жизни.
— Как их зовут?
— Я называю их Марианна и Елена. Достаточно?
— Назовите их фамилии.
— Иванова и Петрова. Устраивает?
Ванзаров кивнул:
— На каких интересах строится ваша дружба с этими дамами?
— Да что же это! Они мои ученицы. Мы беседуем о литературе и вреде религии. Надеюсь, это не запрещено? На этом пытка закончена?
— Еще немного. Прошу вас назвать настоящее имя и фамилию Ивана Наливайного.
Профессор схватился за голову:
— Да сколько же повторять! Я рассказал вам все, что знаю. Я к Ивану в паспорт не заглядывал. Все, у меня кончилось терпение! Уходите, оставьте меня в покое! Мне очень жаль погибшую девочку, но еще больше мне жаль своего здоровья и нервов. Прошу вас выйти вон!