Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)
Шрифт:
Жалобщики, недовольные решениями таких комиссий, могут обратиться ко второму уровню системы — Сенату, а точнее к его Первому департаменту. Этот департамент рассматривает вопросы, связанные с налогами, с опротестованием решений, с неоправданно низким жалованьем и др. Однако система работает медленно, она очень забюрократизирована и в целом мало кому известна. В итоге весьма небольшое число людей использовали такую возможность протеста. Тем не менее это была первая реальная попытка предоставить жителям Российской империи легальную возможность подать жалобу на действия администрации и ее представителей без заведения уголовного дела. Обращение к царю и его личному суду, хотя и сохраняется, но не является теперь единственным способом добиваться справедливости. При создании подобных структур в России ориентировались на административное судопроизводство в Западной Европе, в частности на пример Франции. Со времен Французской революции суд над административными органами был иным, нежели над частными лицами. Эта структура, на вершине которой находился Государственный Совет (Conseil d'Etat), вероятно, и послужила образцом для российских реформ.
Несмотря на предпринятые премьер-министром Столыпиным, (1906–1911), последующие попытки реформ, так и не доведенные до конца, система — в этом своем несовершенном виде — дожила до революции 1917 года. Но юридические основания, по которым действия администрации могли быть опротестованы иначе, чем в уголовных судах или напрямую
Предсказания Ленина относительно исчезновения «наивной» формы обращения к власти в результате кровавого воскресенья оказались ошибочными. Можно предположить, что февральская революция 1917 года искоренит эту практику, упразднив царя. Но случилось иначе. На деле место царя занимает государство, и население обращается к его представителям. Солдаты 1917 года завалили Центральный исполнительный комитет (ЦИК, первая сессия) и Петроградский Совет письмами протеста. С марта по октябрь 1917 года, они направили в эти инстанции от 18 000 до 20 000 писем, которые являются частью более общего потока (от 60 000 до 65 000 писем {58} ). В этот момент представление о новой власти было достаточно размытым: если письма и адресовались государству (организации, которая «в настоящий момент находится во главе свободной России»), то точного представления о том, какова природа этого государства, не было {59} .
58
Маркевич А.М. Солдатские письма в центральные Советы как источник для изучения общественных настроений в Армии в 1917 году. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 2002. С. 14.
59
Там же. С. 22.
Феномен 1917 года интересен, поскольку впервые мы располагаем достаточно точными сведениями об авторах писем: они представляют все общественные классы, призванные в армию, поскольку письма приходят от военных всех родов войск, включая пехоту. Звания авторов также достаточно ярко свидетельствуют о всеобщем характере явления: унтер-офицеры, среди которых было больше грамотных, представлены чуть больше, но в незначительной пропорции. Простые солдаты составляют значительное большинство среди авторов изученных писем {60} .
60
Там же. С. 18; См. также: Маркевич А.М. Переписка солдат с центральными Советами в 1917 году // Информационный бюллетень АИК. Апрель 2000. № 26. С. 84.
Таким образом, оказавшись в кризисном положении (затянувшаяся война, тяжелые условия жизни), недовольные своей судьбой солдаты еще чаще, чем в гражданской жизни, обращаются к центральной власти [20] . Они, конечно же, просят о мире, но вместе с тем требуют улучшения своего повседневного существования, которое может быть достигнуто благодаря материальной помощи и поддержке, но также и за счет санкций против вышестоящих чинов, чьи действия они считают несправедливыми. Эти письма уже имеют основные характеристики писем 1928–1941 годов: чаще всего речь идет о том, чтобы довести факты до сведения властей с тем, чтобы последние начали действовать в желательном для пишущих направлении. Таким образом, солдаты ждут от своих жалоб {61} конкретных результатов. Новая власть придает, однако, очень мало значения таким сообщениям от народа: обработка писем производится случайно и неэффективно {62} . Некоторое разочарование, которое проявляется в сокращении потока писем (пик их поступления отмечен в июле, а затем их количество уменьшается), не помешало феномену приобрести подлинный размах накануне прихода большевиков к власти. Эти проявления неудовлетворенности и недовольства не являются, впрочем, единственной формой информирования власти, имеющей место в России.
20
Письма чаще пишутся солдатами с фронта, чем из тыла. См.: Маркевич А.М. Переписка солдат с центральными Советами в 1917 году. С. 84.
61
Он же. Солдатские письма в центральные Советы как источник для изучения общественных настроений в армии в 1917 году. С. 19.
62
Там же. С.23.
Обязанность доносить
Параллельно только что описанной практике с подачи власть имущих создается целая система доносительства, которая постепенно охватывает всю страну. Здесь уже речь идет не о том, чтобы сообщать о сбоях в работе государства, но о том, чтобы защитить самое государство, и в частности его высочайшее лицо, государя.
Средневековые традиции
Это обязательство появляется в российском обществе в XIV веке {63} . Так, существуют взаимные двусторонние договоренности между князьями, которые обещают делиться всеми имеющимися у них сведениями. Эти соглашения носят формальный характер, они составлены в письменном виде и подтверждены клятвой на кресте. Например, в 1367 году великий князь московский Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич, князь Серпуховской и Боровский, подписывают договор, который их обязывает: «А что ти слышав о мне от крестьянина ли, от поганина ли, о моем добре или о лисе, <…> то ти мне поведати в правду, без примышленья, по целованью. А мне тако же тобе поведати» {64} .
63
На эту тему можно обратиться к великолепной статье Энн Клеймола: Kleimola A. The Duty to Denounce in Muscovite Russia // Slavic Review. 1972. Vol. 31. № 4. P. 756–776.
64
Там же. С. 761. Текст сверен по: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. Сборник документов. M — Ленинград, 1950. С. 20.
Если в XIV веке подобные обязательства носят взаимный характер, то начиная со следующего столетия эта форма уступает место односторонним обязательствам, связанным с отношениями подчиненности. Так, «в конце XV века обязательства русских князей “низшей ступени” сообщать все сведения, касающиеся интересов государя, стали обычным пунктом в соглашениях, заключавшихся Великим князем Московским» {65} :
65
Kleimola A. The Duty to Denounce in Muscovite Russia. P. 763.
66
Там же. Р. 764.Текст сверен по: Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. Ч. 1. М., 1813. № 103. С. 249.
В некоторых случаях это обязательство распространялось на членов семьи дававшего клятву. В 1524 году князь Дмитрий Федорович Вельский берется донести на своих братьев Ивана и Семена в случае необходимости. Чтобы усилить обязательность соглашения, клятва на кресте подкрепляется угрозами физических санкций в случае измены слову.
В той же логике, Иван Грозный устанавливает систему «уз безопасности» {67} . Те или иные люди отвечают головой или штрафом за поведение третьих лиц. После разрушения Москвы татарами в 1571 году князь Мстиславский поставлен под строгое наблюдение за то, что убедил хана начать наступление. Существуют три гаранта будущего благонадежного поведения князя. В случае «плохого поведения» с его стороны эти три человека должны будут заплатить 20 000 рублей в государеву казну. В свою очередь, они передают это обязательство группе «перестрахования»: двести восемьдесят пять человек мелкопоместного дворянства вынуждены участвовать в мероприятии суммой размером от 25 до 350 рублей. Таким образом, князь Мстиславский оказался окружен группой в почти триста человек, лично заинтересованных в его «хорошем поведении».
67
Там же. Р. 768.
По мнению Энн Клеймола, эти приемы постепенно распространяются на все остальное население. Начиная с конца XVI века многочисленные клятвы с обязательством информировать даются в пределах одного города. Но начиная с 1649 года это обязательство ставить в известность приобретает силу закона во всем государстве. Соборное уложение — сборник законов, изданных в этот год царем Александром Михайловичем, дает определение преступлениям против государя и его администрации во второй главе, посвященной «чести государя, защите его личности, здоровья и его сана от оскорблений, предательства и коллективных беспорядков» {68} . [21] Состав преступления наличествует, даже если действие не вышло за пределы «простого намерения», но главное, Уложение устанавливает смертную казнь за недонесение {69} . Закон предусматривает наказание не только виновного, но и членов его семьи {70} , которым были известны подлежащие разоблачению факты, но которые не сочли нужным о них донести. Эти санкции против недоносительства были затем подтверждены {71} и неоднократно повторены, как мы увидим, в советском праве. Российское право преступит даже тайну исповеди: в указе Синода 1772 года {72} подчеркивалось, что это «не есть грех, но полезное, хотящаго быть злодейства пресечение».
68
Ingerflom С. S. Entre mythe et la parole: l'action. P. 739.
21
Одной из самых знаменитых жертв этой статьи остается Достоевский, осужденный в 1849 году за то, что он не донес на тех, кто распространял письма Белинского.
69
Тальберг Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII века. М., 1912, С. 121–123
70
Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 176.
71
Там же. С. 178.
72
Там же. С. 180; см. также на эту тему замечания Джеффри Бердса в коллективном труде под руководством Ш. Фитцпатрик и Р. Джеллатели: Burds J. A Culture of Denunciation Peasant Labor Migration and Religious Anathematization in Rural Russia, 1860–1905 // Accusatory practises… / Sh. Fitzpatrick, R. Gellately (eds.). P. 45.
В общем плане власти добиваются, по точному выражению Арлетт Фарж {73} , [22] разоблачения «злоречия» (mal dire). Согласно специалистам по этому периоду, население видимо, откликается на такой запрос: в эпоху Петра Великого, доносы, «весьма распространенные» {74} , также становятся отправной точкой многочисленных политических преследований. В эту эпоху действительно сообщают прежде всего о «неподобающих словах»: в 1723 году, например, секретарь Козьма Бунин сообщает о словах, услышанных из уст повивальной бабки, пришедшей принимать роды у его супруги. Женщина, пишет он, сказала: «Да, царя дал нам Бог воина: все б ему воевать! Уж и то вся чернь от войны разорилась, можно б уж ныне дать людям и покой». Когда же Бунин попрекнул ее за эти слова, она добавила: «Сей де царь не царской крови и не нашего русского роду, но немецкаго». Повитуха думала, что слова ее останутся между ней и собеседником, но потому, ' «что от оной сии вреды могут распространяться более, дабы прекратить, я, нижайший, поспешил донесть Государственной Тайной канцелярии… Козьма Бунин» {75} .
73
Farge A. Dire et mal dire, l'opinion publique au XVille si`ecle. Paris, 1992.
22
Тем не менее предмет этих доносов шире: сообщают также о злоупотреблениях, о «забывчивости» при регистрации крестьян во время переписи, о продаже ядов. См.: Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 172. Эти доносы приближаются к типу, описанному выше и получившему распространение при Петре Великом.
74
Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 171, 185. На всем протяжении своего исследования Анисимов никогда не приводит цифр. Таким образом, и в этом случае трудно оценить размах явления.
75
Там же. С. 156.