Пятая четверть

Михасенко Геннадий Павлович

— Думаю, что не Гагарин… Даю вам пятнадцать минут, Монгольфье. — Леонид поднялся и отставил собранные в один пучок удочки.

Антон оделся быстро, и, пока Леонид мешкал в избе, мальчишки привязали снасти к мотоциклу и выкатили его за ворота.

Салабон все болтал о вертолете, о том, что завтра или послезавтра все будет закончено и можно будет лететь, если Моргольфье не помешает, но Антон слушал вполуха, невпопад улыбаясь и поддакивая, — на сердце лежала тяжесть давешнего разговора с братом, и он не знал, как дальше быть, как вернуться

ко всему прежнему, хотя чувствовал, что ко всему прежнему уже не вернешься — все будет по-другому.

Антон вставил в гнездо для ключа палочку и завел мотоцикл. Тут же появился Леонид с рюкзаком за плечами. Он положил на сиденье краги и очки и подбросил в воздух ключ. Антон поймал его и так живо заменил палочку, что двигатель не заглох.

— Ну, жмите. Я найду вас на острове. — Гошка щелкнул по фаре, и Антон отпустил сцепление.

Остров, куда направлялись Зорины, был километрах в трех от плотины ниже по течению, там, где Ангара, ускользая из рук мысов Пурсей и Журавлиная Грудь, вырывалась на свободу. На острове добывали гравий. Перемычка, соединявшая его с берегом, гудела и дрожала от рева и натиска МАЗов, которые почти беспрерывно носились туда и сюда, выбрасывая такие густые и черные клубы дыма, словно в цилиндрах у них сгорала не солярка, а мотки кинопленки. Вылетая на берег, МАЗы радостно рявкали и, как черные кабаны, исчезали за поворотом, точно срывались в реку.

Антон едва урвал момент, чтобы вклиниться в этот поток, и затем, уже на острове, едва выскользнул из него.

Рыбаков была уйма. Везде, куда ни совались братья, они натыкались на велосипеды, мотоциклы, машины, везде торчали головы и удилища. Наконец на дальнем конце острова, за тальником, нашли они пустой песчаный пляжик.

— Червей-то не боишься? — спросил Леонид.

— Да нет вроде.

— Тогда смотри. — И стал насаживать червей. Вертлявые и скользкие, они в пальцах Леонида, как заколдоранные, смирели и сами лезли на крючки, легко и быстро, как носки на сухую ногу. — Усек?

— Усек, — ответил Антон глуховато. Он глядел только на эти пальцы, порхавшие с такой же игривостью, с какой Салабон вязал арматурные каркасы, но все время ощущал на себе взгляды брата, полные незаданных вопросов. И Антон не поднимал глаз, боясь, что эти немые вопросы прозвучат.

— Ну вот, — закончил Леонид. — Закидывай в стремнинку… А клев почувствуешь.

Леску сразу так натянуло, что Антон растерялся — никакого клева тут не почувствуешь! Но вдруг в ладонь два раза тупо ударило — тук-тук, и снова — тук-тук. Антону кровь бросилась в голову: он понял, что это и есть клев, и махнул удилищем. В воздухе мелькнуло серебро и улетело в тальник.

— Поймал! Поймал! — крикнул Антон, бросаясь в кусты. — Лёнь, смотри, какая здоровая! — Он подскочил к брату, забыв все неловкости.

С этого и началась лихорадка — мелькало удилище, мелькали ельцы с пескарями. Антон уже не разглядывал рыбешек, а спешно совал их в бидончик, в запальчивости не замечая,

как меняет червей. Он и мошку не замечал и лишь непроизвольно сдувал ее с глаз. Его даже не отвлекло появление Гошки. И только когда оборвалось грузило, Антон опомнился.

Леонид стоял по колено в воде. Гошка, сняв рубаху и закатав штанины, сидел на песке, пристально глядя через протоку.

— Ну, где твои крупные? — спросил Антон, подходя к другу. — У меня уже полбидончика.

— Тамтам, глянь-ка вон туда на островок… Что там за штука у берега болтается?

— Вроде палка.

И тут эта черноватая толстая палка вдруг изогнулась, распрямилась, перевалилась с помощью волны на другой бок и опять замерла. Антон только рот раскрыл, а Гошка, не спуская с предмета взгляда, торопливо сдернул штаны вместе с трусами и пошел в воду.

— Куда ты? Тебя же унесет! — прокричал Антон.

— Не унесет, — ответил Салабон, прерывисто дыша, — ангарская вода даже в разгаре лета была ледяной. Зайдя по пояс, Гошка кинулся вперед и быстро поплыл, шумно и судорожно отфыркиваясь.

— Что за фокус? — спросил Леонид.

— Рыбина вон! Видишь?.. Как палка. Гошку, боюсь, мимо острова пронесет.

Гошку снесло к середине острова. Зацепившись за корни, торчавшие из обрывистого берега, Салабон вскарабкался и исчез в тальниковых зарослях.

Островок был набит тальником, как парник рассадой. Казалось, что когда-то кустарник был реже, но по мере уменьшения острова заросли, тесня друг друга, как живые, все отступали, отступали от кромки и, наконец, так уплотнились, что уплотняться более стало невозможно, и вот крайние начали уже срываться в воду.

Салабон выбрался из зарослей, спрыгнул на песчаную косу и подскочил к рыбине. Схватив за жабры, он с трудом приподнял ее и завопил:

— Таймень!

— Не дохлый? — крикнул Леонид.

Таймень неожиданно ударил хвостом, сшиб Салабона с ног, и оба шлепнулись в воду. Гошка разжал руки, но таймень не ушел, и Салабон опять сцапал рыбину.

— Не дохлый! — проорал он. — Но сдыхает, похоже. — Мошка, видно, заедала Гошку — он все вертел головой, дергал плечами и чесал ногой ногу. — Что делать, Леонид Николаевич?.. Мне с ним не доплыть — тяжелый.

Леонид торопливо вытянул одну из закидушек, раскрутил грузило и швырнул через протоку. Салабон поймал леску, сделал удавку, подвел под жабры тайменя и столкнул его в воду.

— Пошел! — скомандовал он и тут же бухнулся в стремнину.

Антон перехватил у Леонида леску и стал выбирать ее, тугую и дрожащую. Тайменя прибило к берегу где-то ниже, к тальникам, и леска за что-то зацепилась. Леонид нырнул в кусты. Антон привстал на цыпочки, тревожно ища в протоке Салабона. Но тот уже выскочил на камни, отряхнулся по-собачьи и помчался по дорожке.

Леонид выбрался из кустов, держа тайменя под жабры.

— Вот это поросенок!.. Килограммов на десять! — воскликнул он, шлепнув рыбину на песок.