Пятьдесят девственниц
Шрифт:
Я без утайки рассказал присутствующим и о своем увлечении магией и об Инкубе, не упомянув, правда, о столь неприличном условии, которое тот мне поставил.
По древнему магическому обычаю, младшие здесь высказывались раньше старших. И каких только мнений я не наслушался. Были такие, кто предлагал немедленно умертвить меня, дабы овладеть жезлом. Были иные, кто предлагал просто выкупить его у меня.
— Глупые, неразумные ученики, — сказал первый же из более старших дварфов. — Не бесчестно ли будет нам лишить жизни человека, который был нам добрым союзником и сам отдал себя в наши руки? Что же касательно покупки, откуда мы знаем, как поведет себя жезл? Будет ли он
— Умственные спекуляции нашего товарища, — сказала седовласая женщина-дварф оказавшаяся на этом сборище за старшего, — вполне имеют право на существование. Но мы, поклявшиеся служить мудрости и жизни, не должны ли учесть следующее: данный жезл был захвачен нынешним его владельцем, когда он помогал вернуться молоту Хелла к тем, кто столь искренне ему поклоняется — так значит, здесь мы имеем некоторое указание от всеми нами любимого божества. Во-вторых: может ли данный человек употребить этот жезл во служение злу? Я отвечу вам — нет, потому что, уж верно чернокнижники, чьего товарища он убил, уже сейчас пылают по отношению к нему жестокой жаждой мести. Так не имеем ли мы в его лице самого преданного товарища? Быть может, на своем пути познания магии он и наделал не мало ошибок, но стремление его к мудрости несомненно.
— Никому еще, на моей памяти, не удавалось использовать ритуал, коим пользовался он, — покачал головой сидевший по правую руку от этой магии дварф. — Многие из нас были уже склонны воспринимать описание оного за неприличную шутку. Но, зная из древних книг о подробностях данного действа, я бы посмел предостеречь нашего друга от чрезмерно частых вызываний, ибо с каждым разом вызываемый дух становится все сильнее и, в конечном итоге, может возобладать над вызывателем.
— Все это чушь! — рассмеялся сидевший по левую руку от магини дварф. — Дело не в ритуале, а в самом вызывающем. Вызови он любого иного духа, результат был бы тот же. Но, уж по крайности, я бы предостерег его от попыток вызывать одного и того же духа дважды в одно и то же тело. Ибо дух, и впрямь, может возобладать над вызывателем.
— Поймите другое! — возопил третий из самых старейших присутствовавших здесь. — Книга составленная им с бесчисленным количеством ошибок, а все же по магическим законам, смогла отразить посланное в него заклинание. Это ли не доказательство того, что перед нами хоть и профан, а все же обладающий несомненным талантом.
В итоге всех этих долгих обсуждений, достойные дварфы решили наконец, что я могу быть принятым в магическую гильдию и, от имени своей ложи, учитывая приобщение мое к великой науке в столь зрелом возрасте, нарекли меня именем Поздний Рассвет. Вслед за чем я принес клятву о том, что не выдам непосвященным секретов нашей гильдии, буду соблюдать ее законы и правила и не использую искусства своего для плутовства, надувательства и корысти.
Виселицей и тут клясться не пришлось, но про то, что пусть меня замуруют за живо и пусть на голову мою обрушится божественный молот Хелла, в этой клятве, конечно же, упоминалось.
Показаны мне были тайные знаки гильдии, разрешен допуск в библиотеку, где хранилось немалое количество магических книг и назначены были часы занятий, в которые наставники из числа умудренных в магии дварфов могли бы мне преподавать.
— Друг мой, Бес В Ребро… То есть, прости, Поздний Рассвет, — сказала тем же вечером Быстрые Глазки. — Я очень рада, что ты, наконец, приобщился к той гильдии, которую
— Знаешь, мой добрый товарищ, как ученик магической гильдии, я обязан все время находиться на пути умеренности, добродетели и благомыслия, в чем и дал соответствующую клятву. Но, все же, ступая на путь такого строгого воздержания, не могу же я в последний раз…
— Крикун, выйди не надолго из комнаты! — приказала моя рыжеволосая подруга и, посмотрев на меня в упор, спросила. — Как, господин маг, вы еще не избавились от ваших вредных привычек?
— Ну… — смутился я. — Относительно вреда их ничего не могу сказать. Но воздержания в этой области не требовал от меня никто, когда я вступал в Гильдию. И, поскольку я не заставляю вас силой…
— Ах ты старый плут, — усмехнулась Глазки. — Видно, похоть тебя гложет и ты хочешь нам что-то предложить.
— Ничуть не больше, чем обычно, — сказал я. — Только давай не будем называть это похотью. Просто мы все хотим сделать приятное друг другу. Похоть же к этому не имеет никакого отношения.
— Ну, давай, — согласилась Глазки. — Покуда мой братец за дверью не потерял еще терпение, доставай то, что мы с Триной должны облобызать и ублажить.
— Нет у меня друга ближе, чем ты, — признался я своей рыжеволосой спутнице.
— А я? — первой приступая к любимой нашей игре спросила милая невинная Трина.
— Ты — моя маленькая, дражайшая дочурка! — сознался я, крепко закрывая глаза и погружаясь в упоительное блаженство.
40
Меж тем занятия в гильдии шли своим чередом и мудрые наставники мои научили меня великой премудрости, о которой я ранее и думать не смел — оказалось, что магический жезл повинуясь не то чтобы воле моей, а некоему особому внутреннему состоянию души, может испускать свечение. Когда в первый раз воспитывавшие меня маги озарили своими жезлами комнату, в которой происходил сей урок, я чуть было не упал ниц от восторга, но, мало-помалу, и собственный мой жезл засиял, правда, не так сильно, как учительские.
— Учись владеть своим жезлом, Поздний Рассвет, — сказал при этом один из наставников, — и, чем более ты разовьешь свой талант, тем более ярок будет этот свет, возможности, коего удивительны, ибо, при должном умении, можно им не токмо поражать врагов, но и исцелять раны, и делать многие другие вещи.
Когда вечером спутники мои увидели, как освещаю я жезлом нашу комнату в таверне, то не мало удивились.
— Ах, папочка, — пролепетала милая Трина, — ты самый великий из всех волшебников.
— И впрямь, Бес, то есть, Рассвет, — покачала головой Глазки, — если это не плутовство, то, уж верно, — чистейшая магия, с которой доныне мне сталкиваться не приходилось.
Я же лишь расцеловал всех троих, сказавши, что без них никогда бы не стал тем, чем сейчас являюсь.
Вскоре занятия мои успешно завершились и теперь свободное время мы могли посвятить изучению жизни того удивительного народа, коим, без сомнения, являются дварфы.
Не буду описывать красоты их столицы, славного города Хеллова Гора, ибо любознательный читатель может обратиться непосредственно к «Собственноручным заметкам благородного рыцаря Гжеда, паладина ордена священного меча» или к «Путевым запискам Рудериса, мага и естествоиспытателя». Скромному моему перу трудно угнаться за этими двумя пылкими юношами, столь красочно поведавшими обо всем, что увидели, во время своих путешествий по дварфским землям. Скажу лишь о том, сколь потрясли меня и моих спутников тамошние бани.