Пятьдесят девственниц
Шрифт:
— О, как приятно снова видеть звезды над головой! — восхитилась Глазки.
— Подумать только, половину лета мы провели под землей, — подумалось мне, — теперь же, чуть-чуть, и начнется осень, а потом холодная зима.
Весь наш отряд ликовал, ибо цель его была достигнута. Вернуться назад, имея карту, нарисованную нами в пути, не представляло для дварфов особого труда. Мы же с моими спутниками собирались остаться в этих краях.
Пару дней, впрочем, все отдыхали, празднуя успех столь важного предприятия. Присутствовавшие в отряде мастера и прочие горняки единодушно решили и Денру, и
Донельзя растроганный принял я этот знак благодарности от тех, с кем делил тяготы и лишения отчаянного похода и пообещал, что всем встречным-поперечным будем мы теперь рассказывать о том, что вот-вот явятся по Северо-Западному проходу торговые караваны дварфов и привезут свои товары, до которых в землях наших большой спрос. И, наконец, пришел час расставания.
Ясным днем, под голубым безоблачным небом шли мы по заброшенной, никем давно не пользуемой дороге и будто дети радовались светилу. Высокие изумрудно-зеленые ели и сосны шумели вокруг. Ветерок приятно овевал лицо. А вот и небольшая речушка мелькнула меж ветвей.
На перегонки бросившись к реке, мы без стеснения сбросили все до нитки и с наслаждением омылись в ласковых ее струях. Потом же, развалившись на траве и загорая, принялись обсуждать нашу дальнейшую судьбу.
Быстрые Глазки предложила вернуться в Заячий Зуб и, связавшись с гильдией плутов, выяснить обстановку.
— Нечем, конечно, их порадовать, — сказала она при этом, — ибо самое славное наше деяние — спасение узников Королевской каторги — совершили мы не как плуты, а как вольные мореплаватели. Но, все же, мы ничем не запятнали честь гильдии и вправе надеяться на ее помощь.
Крикун во всем с сестрой согласился.
— Друг мой, Денра, — решительно возразил я, — не собираешься же ты вечно жить плутовством! Вот, посчитай, сейчас у нас около семидесяти золотых. Почему бы не обустроиться где-нибудь? Мы могли бы вести ничем не приметную жизнь, не рискуя навлечь на себя беду.
— Товарищ мой Бес или, если угодно тебе, Рассвет, — подумав ответила она. — Сколько раз мечтала я, что, сорвав богатый куш, оставлю свое занятие и, поселившись где-нибудь с братом, буду вести совсем иную жизнь. Но, поверь мне, чтобы зажить честно нам вчетвером, не то что семидесяти — и семисот золотых будет мало. Никто ведь из нас не владеет никакими полезными ремеслами, кроме горного дела, а уж им, поверь мне, я никогда больше не собираюсь заниматься.
Я робко возразил ей, что, хоть и не особо силен в магии, а, все же, принят в гильдию.
— Если удастся нам найти такое место, где сможем жить безбедно, пользуясь твоей магией, то быть по сему, — согласилась Глазки. — Но, коль скоро, твое умение светить магическим жезлом, пока еще, не приносит нам денег, я не вижу иного решения, как продолжить наш путь в Заячий Зуб. Давайте же собираться, ибо светило уже высоко, а, если и встретим мы какое поселение, то желательно войти туда засветло.
С этим трудно
Селение неподалеку, и впрямь, оказалось. Пришли мы туда под вечер, однако же было еще достаточно светло. Деревня оказалась не малая — штук сорок срубленных из толстых бревен домов, окруженных легонькими заборчиками. Обитатели ее, с первого взгляда признавшие в нас чужаков, на приветствия отвечали настороженно, а в ответ на любые попытки завести разговор, лишь указывали в сторону стоявшего на окраине огромного дома, предлагая поговорить со старейшиной. Мы сочли совет этот заслуживающим внимания, направились туда и вежливо постучались.
Старейшина оказалась пожилой уже женщиной.
— Кто вы такие и куда следуете? — хмуро взглянув на наши, по виду дварфовские, одеяния и, в особенности, на мой жезл, спросила она. — Отвечайте без утайки.
Я со всем уважением и рассудительностью ответил, что зовут меня Поздний Рассвет и долго проживал я у дварфов, изучая высокое магическое искусство, теперь же, поучаствовав в славном восстановлении Северо-Западного прохода, возвращаюсь на родину. Спутников же своих я представил как славных товарищей гильдии горняков, особо подчеркнув при этом, что считаю Трину своей приемной дочерью.
— Хорошо, что проход снова открыт, — благосклонно приняла мой рассказ женщина. — Без торгового пути места эти неуклонно приходят в запустение. Можете остановиться у Неты, ее дом первый с того конца селения. Она вдовица, женщина кроткая и, если вы ее обидите, я вам этого не спущу.
В поспешности я заверил ее, что люди мы самые мирные и обидеть вдовую женщину никто из нас не способен.
— Не мелочитесь так же с оплатой, — сказала на последок старейшина. — У одинокой женщины с детьми — не велик достаток. Добрые же дела всегда зачитываются. И не вздумай заниматься тут зловредным чародейством.
Я тут же поклялся молотом Хелла, что зловредным чародейством ни разу в жизни не занимался, ибо, пуще всего, забочусь о сохранении своей души.
53
Вдовица Нета оказалась скромной и миловидной женщиной двадцати восьми лет от роду. Услышав, что старейшина разрешила нам обратиться к ней насчет проживания, она гостеприимно впустила нас в дом. Муж ее был охотником и погиб, занимаясь своим опасным ремеслом, почитай, три года назад, не оставив жене ничего, кроме двух подрастающих девочек, при виде которых мы все пришли в изумление. Действительно девицы, которым еще и тринадцати не исполнилось, были похожи друг на друга, как две капли воды.
Выделив вдове некоторую толику серебра, мы попросили раздобыть на ужин всего самого лучшего, не стесняясь в цене и непременно присутствовать на трапезе вместе с детьми, ибо, если она дала нам столь гостеприимный кров, то подумать о сытном ужине для всех — наша забота. За ночевку мы заплатили серебряную монету, хотя она робко сообщила, что этого, может быть, и через чур много.
Однако Глазки буквально заставила Нету взять эту плату: уж больно не понравилось ей в какой бедности живет эта кроткая женщина. Мы же с Крикуном настаивали еще и потому, что оба, не сговариваясь, сочли вдовицу весьма привлекательной.