Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

Цывинский Генрих Фаддеевич

К нам в правление ворвался зверского вида молодой красноармеец с двумя местными шпионами для реквизиции печатных машин и конторской мебели для советских учреждений. В правлении оставались: я, бухгалтер Васильев и машинистка. Последняя перепечатывала мои мемуары. Красноармеец потребовал обе наши машины. Васильев с ним заспорил, отстаивая машину больших размеров. Машинистка при этом сняла лист с машины и хотела спрятать его в стол, большевик это заметил, вырвал лист из ее рук и начал его разбирать… «О! это — бывший морской офицер», — сказал он. Но в этот момент Васильев возмущенным голосом продолжал отстаивать большую машину. Большевик, оставив лист, увлекся

спором и, силою завладев машиною, унес ее. Я моментально собрал свои вещи и переехал на квартиру Неудачина, исполняя его просьбу — взять под опеку его сына и уберечь квартиру от реквизиции. Вечером большевик, узнав, что я скрылся, «уехав куда-то из города», занял мои две комнаты для себя и поселил в них двух своих «девиц» — стриженых коммунисток, кутил по ночам с ними до утра в пьяном дебоше.

Через две недели большевик бежал от преследования своих властей, искавших его как преступника за продажу в свою пользу реквизированных им машин и конторской мебели. Одновременно исчезли обе его «подруги». Я по целым дням бродил со своим воспитанником в поисках еды, высматривая на окнах в частных квартирах объявления о «домашних обедах». Случалось находить обед из картофельного супа и каши без мяса и хлеба за 80 рублей. Съевши его, мы оставались голодными и продолжали бродить по городу в поисках вторых обедов.

Обобрав Украину до последнего зерна, московский «совнарком» даровал ей автономию; в Киеве образовался собственный украинский «совнарком» с председателем Раковским (из румынских или болгарских евреев-капиталистов). Это правительство с первых же дней принялось за ограбление обывателей, узаконивая этот грабеж издаваемыми декретами. Все достояние частных лиц, за исключением 2-х смен белья, 2-х костюмов, 2-х пар сапог и одного пальто, отбиралось ежедневно производившимися поголовными обысками. Каждый день назначалась для обыска одна улица. Она запруживалась с двух концов отрядами красноармейцев, а комиссары по домовой книге забирали все, что считалось лишним. Жилец, у которого находились золото и серебро, арестовывался за то, что не отнес в комиссариат сам этих вещей раньше.

В июле пошли по городу утешительные слухи, что для освобождения Киева двигается с востока «белая» армия Деникина, а с запада — союзная с ним армия галичан (бывшая австрийская), и с ними будто идут и поляки. Большевики объявили Киев на военном положении и провозгласили «красный террор», считая все население контрреволюционерами. На стороне большевиков были только преступные подонки населения, выпущенные из тюрем, да уличные воришки. Было запрещено выходить на улицу с 9 часов вечера, т. е. с 6 часов (так как по всей Совдепии часы были переведены на 3 часа вперед). Таким образом, когда жара только спадала, и голодный обыватель хотел бы выйти подышать свежим воздухом, его заставляли сидеть в душных домах, накаленных южным солнцем.

В «свободной» Совдепии была отнята у обывателя последняя свобода — дышать воздухом!.. Патрули красноармейцев и китайцев с винтовками без разбору стреляли в показавшегося на улице обывателя. Вечером по городу раздавалась беспрерывно трескотня этих выстрелов. А ежедневно в полночь обыватели, сидя в окнах и на балконах, с замиранием сердца прислушивались к зловещей тишине, из которой вдруг гулко раздавался отдаленный залп десятка винтовок — это на Подоле во дворе тюрьмы расстреливалась очередная партия несчастных смертников-контрреволюционеров… Это повторялось ежедневно все лето.

В июне ко мне явился китаец и без долгих разговоров реквизировал мой кабинет. Он заявил, что занимается

частной торговлей; по вечерам он исчезал и возвращался за полночь; имел советский билет на право ночью ходить по улицам. Оказалось, что он был тайным агентом в сыскной милиции и служил переводчиком при ночных расстрелах в тюрьме. Днем он бродил по базарам, занимаясь торговлей и сбывая фальшивые деньги, в чем вскоре попался и угодил в тюрьму. За 2 месяца его пребывания вся квартира провоняла, приняв специфичный китайский запах.

В августе стали постепенно сворачиваться советские учреждения, и личный состав их незаметно куда-то исчезал. Население оживало, и на лицах уличной толпы появлялось выражение надежды на скорое избавление от гнета. Встречавшиеся обыватели, даже незнакомые, молча обменивались радостными взглядами. По Крещатику, направляясь к днепровским пристаням, двигались целые караваны грузовиков, набитых провиантом, мебелью, зеркалами, роялями и всевозможным имуществом, награбленным в домах. Все это грузилось на барки, которые отправлялись в Чернигов, куда отходила красная армия.

К концу августа оставались лишь одни чрезвычайки; в них пьяные комиссары с дьявольской жестокостью добивали по ночам несчастных мучеников. В сараях и конюшнях, во дворах чрезвычаек их убивали холодным оружием, железными вилами и бутылками от вина. Следы этих пыток были потом найдены, когда в Киев вступила белая армия. В числе последних смертников были 160 польских заложников; они были перебиты в последнюю ночь бегства на 30 августа, когда к Киеву подступила армия галичан. Большевики полагали, что в составе войск, идущих на Киев, имеются польские полки, поэтому они захватили в качестве заложников видных поляков, живущих в Киеве.

В ту ночь я сидел у себя на балконе и наблюдал, как на фоне звездного неба пролетали над городом снаряды, посылаемые с пароходов, отступавших к Чернигову. Снаряды били по вокзалу, куда в то время подходили галичане. Эти пароходы приостановились, поджидая комиссаров чрезвычаек, добивавших в пьяной прощальной вакханалии последних заложников. С рассветом вошли в город первые дозоры австрийской конницы. Это были австро-галицийские дивизии, с которыми Петлюра, будучи еще в минувшую зиму кратковременным диктатором, заключил союз против большевиков. Народ в праздничных нарядах приветствовал войска цветами и криками ура! город сразу преобразился: исчезли кожаные куртки, защитные красноармейские рубахи и «купоросные рыла» с нахальными чубами; на дамах появились шляпы и изящные ботинки, заменившие деревянные «стукалки» на босую ногу. Австрийская пехота, пройдя с музыкой по городу, вернулась к вокзалу и расположилась лагерем в поле; но одну полевую батарею оставила возле городской думы для ее охраны.

Таким образом, первой освободительницей Киева оказалась нерусская белая армия. Это было устроено Троцким с коварным умыслом — отдать город галичанам, а не русским, дабы их (союзников) между собой поссорить, что и случилось в действительности на следующий день, когда первый русский полк вошел с запозданием в Киев (Троцкий приказал открыть фронт с западной стороны Киева, а с восточной задержал свои войска за Днепром, оказывая сопротивление русским, подходившим с востока). Это было 31 августа, около полудня; публика, собравшаяся на Крещатике возле думы, ликовала, устраивая овации стоявшей тут артиллерии. На балконе думы собрались представители наскоро образовавшегося правительства из самостийных украинцев с желто-синим национальным флагом и произносили патриотические речи на малороссийском языке.