Пятьдесят лет в строю
Шрифт:
Один только человек из ближайшего окружения грозного председателя совета министров проникал к нему в любые часы дня и ночи, без малейшего стеснения. Худощавый брюнет, красивые черты которого портил только несоразмерно длинный нос,- Жорж Мандель, он же - Ротшильд, своим сладким голосом и вкрадчивыми манерами напоминал скорее члена таинственного Ордена иезуитов, чем члена шумливой палаты депутатов. Его бессменный безупречный черный костюм и черный галстук дополняли его личность, преисполненную самой корректной и доведенной до тонкости наглости.
– Плевать я хочу на мнение начальника
– мягко, не поднимая голоса, заявил мне Мандель, принимавший меня как-то по делу облегчения участи наших солдат.
Добиться приема у этого.личного секретаря Клемансо, пожалуй, было так же трудно, как и у его шефа.
Моим осведомителем обо всем происходившем за стенами военного министерства, обращенного Манделем в какой-то средневековый замок, стал один из личных ординарцев Клемансо, прежний мой знакомый из 2-го бюро Гран Кю Же майор Франсуа Марсаль. В этом дышащем здоровьем дисциплинированном офицере я в те дни никак не мог подозревать крупного банковского дельца, дошедшего до поста министра финансов и закончившего свою карьеру после скандальных спекуляций за тюремной решеткой. А мало ли таких ловкачей продолжали гулять на свободе и попирать народные интересы, прикрываясь в военное время военным мундиром, а в мирное время деловыми связями и парламентской неприкосновенностью?
– Хуже всего, что вас невзлюбил сам Мандель,- объяснял он мне как-то трудность создавшегося для нас положения.- Вот, взгляните, что он на днях донес нашему шефу.
И Франсуа Марсаль вынул из папки лист бумаги, разлинованной на три графы: в первой - стояли фамилии и должности провинившихся, во второй - свершенные ими проступки, а третья графа оставалась для резолюции главы правительства.
"Буржуа Леон - председатель сената - обедал вчера в отдельном кабинете в компании не одной, а целых двух девиц".
Резолюция Клемансо: "Известная свинья!"
"Игнатьев Алексей, генерал,- частенько проводит ночи и выходит рано утром из дома No 26, на улице Пасси (адрес великой княгини Анастасии Михайловны)".
Резолюция Клемансо: "Монархист и подозрительный германофил".
– Великой княгине уже за шестьдесят лет. Она, правда, пользовалась успехом у мужчин, и потому подобные намеки могли бы быть даже лестными,- засмеялся я.Дочь ее замужем действительно за германским кронпринцем, но чем же я виноват, что встречал ее, вероятно, лет двадцать назад. Непостижимо, как могут полицейские бредни, достойные бульварной памфлетной газетенки, восходить до самого председателя совета министров! Неужели они могут ему импонировать?
– Вот, представьте,- вздохнул Франсуа Марсаль,- на этих бумажках-доносах и основана сила Манделя. Возвращается старик с фронть - усталый, разбитый,- а после ужина Мандель и подносит ему подобную записочку, даже без комментария. Ему известно, что для бывшего журналиста и политического полемиста это - сущий клад и, во всяком случае, забавное развлечение.
Мог ли я тогда предполагать, что тот самый Жорж Мандель, от которого столько пришлось претерпеть,- погибнет от руки тех, кого считал когда-то своими друзьями. Ослепленный ненавистью к нашей социалистической революции, Мандель не сумел предвидеть, на какое предательство Франции
С немалым трудом удалось мне быть принятым Клемансо в столь знакомом мне кабинете военного министерства на рю Сен
Доминик.
Из-под нависших суровых бровей глядел на меня откуда-то из глубины глазных орбит коренастый широкоплечий старик в черной ермолке на совершенно лысой голове. На руках у него были надеты, серые нитяные перчатки, скрывавшие, как мне объясняли, многолетнюю нервную экзему.
Я еще был одет в походную генеральскую форму с орденом Владимира с мечами и бантом за маньчжурскую войну.
– Очень рад с вами познакомиться. Я привык относиться с уважением к генеральскому званию,- изрек старик, как бы намекая на потерю моего бывшего положения военного дипломата.
– Господин президент,- начал я,- ввиду непризнания нашим революционным правительством царских долгов я предлагаю вам, сохраняя необходимый для ликвидации мой текущий счет в Банк де Франс, принять от меня все военные материалы ценностью до девятисот миллионов франков, оставшиеся от заказов военного времени. Они с избытком могли бы покрыть суммы, потребные вашему государственному банку для оплаты очередных купонов по русским займам.
"Уничтожу,- думалось мне,- сохраняя свой кредит, одним ударом самое сильное средство враждебной нам пропаганды. Какой даже скромный француз не ходил два раза в год в свой банк отрезать очередной купон от русского займа!"
– Да, я уже в курсе этого дела и спешу поблагодарить вас, генерал, за ваш красивый жест, но государственные интересы заставляют меня отказаться от вашего предложения.
"Заберу я у тебя,- думал, вероятно, Тигр,- военные складики, а твои правители и скажут: "Ты, старик, сам развязываешь нам руки, не соблюдая конвенции по военному долгу. Лучше уж подожду, а зато потом сдеру все сполна, по всем долгам сразу".
– Вхожу в ваше положение,- продолжал Клемансо,- и потому ввиду непризнания нами правительства вашей страны я решил назначить под вашим председательством "ликвидационную комиссию" из представителей всех заинтересованных в русских делах наших министерств.
"Хорошо задумано,- мелькнуло у меня в голове.- Французы будут выносить решения, а я, как почетный председатель,- в них расписываться!"
– Благодарю вас со своей стороны, господин президент.- сказал я,- за высокую честь, но позвольте уж мне самому защищать интересы России, а "ликвидационной комиссии" - интересы Франции. Я убежден, что мы сумеем согласовать нашу работу по ликвидации.
– Положим-ка все это на бумагу,- отговорился старый политикан, не желая слишком быстро поступаться предложенным им самим решением.
После длительного обмена обстоятельно составленными письмами я в конце концов специальным декретом, разосланным всем французским ведомствам, был признан "единственным представителем русских государственных интересов во Франции".
Соглашение с Клемансо легло в основу всей моей последующей деятельности во Франции, и на мой текущий счет в Банк де Франс должны были поступать все русские ценности, где бы и в какой бы форме они ни находились.