Пятьдесят лет в строю
Шрифт:
* * *
Временно затихшая черноморская интервенция ожила с появлением Деникина. Он заинтересовал и французов и русских горе-политиков с рю де Гренель. С ним можно было «делать дела», но его требовалось финансировать, однако по мере отступления Колчака за Урал это становилось все труднее.
Одним из главных денежных источников для белогвардейских организаций являлся Русско-Азиатский банк, но до меня дошли сведения, что приехавший в Париж председатель этого банка Путилов ведет двойную игру.
Это меня живо
— Я ведь из мужичков, ваше сиятельство,— представился мне этот небольшого роста, еще вполне бодрый старичок, напоминавший своей внешностью не то дьячка, не то церковного старосту.— Не посетуйте, напрямки буду говорить. Мы вот в Константинополе два [686] пароходика для Деникина грузим, а я вот подумываю (оглядевшись по сторонам) — не опасно ли? Груз-то ценный. Много тысяч в Него вложено А ведь заплатят «деникинскими». Вот я и решил вас побеспокоить, не обман ли тут какой кроется. А?
— Но вы-то сами все еще продолжаете ведь верить в «единую и неделимую»? Позвольте вам по этому поводу рассказать про доклад, который нам делал еще в прошлом году посланец от Колчака. Он убеждал нас, между прочим, в скором падении Советской власти, а на это мой писарь Мамонтов взял да одним словом его и убил: «Непонятно, как это выходит, господин капитан. Уж если вам приходится отступать, так, значит, Красная Армия не так уж слаба!» А что меня касается, то я вам скажу, что в этот день Колчак для меня был кончен.
— А как же иностранцы все-таки нас поддерживают?
— А уверены ли вы в них? Вот я вчера на перекрестке банкира, барона Жака Гинзбурга, встретил. Он же ваш французский вице-председатель в Русско-Азиатском банке, а мой давнишний знакомый. «Иду,— говорит,— на заседание по деникинским делам». А как раз мимо нас автомобиль пролетает. Я и хватаю старика за рукав: «Prennez garde! — Берегитесь!» — шепнул я ему. Если бы вы видели, как он побледнел! «Да успокойтесь,— сказал я ему,— я ведь только боялся, чтобы автомобиль вас не задавил!»
— Шутить изволите, а все же не могу я поверить, чтобы иностранцы дураками оказались,— вздохнул Путилов.
— Не берусь судить, простаки они или мудрецы, только я не перестаю повторять французским генералам, что все они, пойдя на Россию, в воду будут сброшены. Морей-то вокруг нас для этого хватит.
— Не может быть, не может быть! — повторял мой собеседник.
От волнения он даже встал из-за стола и, забывая про присутствовавших, стал нервно шагать по ресторану. Меня же охватило неудержимое желание вырвать у ведшего темную игру Маклакова одно из важных средств финансирования «интервенции». Подобному дельцу, как Путилов, ничего дороже денег быть ведь не могло.
— Ну, решено! Товар-то на воде придется перепродать.— И Путилов тут же заказал бутылку наилучшего шампанского.
—
* * *
Намаявшись в переговорах о деньгах с финансистами, подобными Путилову, Маклаков решил произвести последнюю, но решительную атаку против «непокорного», упорно отстаивавшего свою независимость военного агента и, попросив меня заехать по «неотложному делу», вместо обычных любезных недоговоренностей сразу поставил вопрос ребром:
— Мне стало известно, что вы в настоящий момент ведете пегеговогы с фигмой «Ггаммон» о ликвидации договога на пушечные гильзы.
— Вам сообщил это генерал Свидерский? (Начальник артиллерийского отдела в моем комитете, согласившийся за моей спиной сотрудничать [687] одновременно и с «политическим совещанием».) Я уже предложил ему сдать дела,— ответил я Маклакову.
— Ну, хотя бы и он,— отмахиваясь, как от назойливой мухи, от подобного вопроса, ответил Маклаков.— Я только хочу вам сказать, что ,эти гильзы «нам» необходимы.
— Гильзы? Да что же вы с ними делать будете? Ведь ни снарядов, ни пороха к ним не имеется,— попробовал я отделаться шуткой.
— Это вас не касается. Нам нужны гильзы Ггаммона.
— Бросьте, Василий Алексеевич, вам не гильзы, а те полтора миллиона франков, которые я требую за них с фирмы, нужны. Вот что вас интересует.
И подняв глаза на своего собеседника, я нашел его сидящим уже не в кресле, а на одной из полок открытой библиотеки, уставленной когда-то книгами покойного Извольского. Лицо Маклакова было искажено такой злобой, какой я за ним и не подозревал.
— А если это пгиказ самого Деникина,— сказал он,— вы тоже не намегены его выполнить?
— Деникина я встречал полковником генерального штаба в русско-японскую войну. Но почему же я должен теперь исполнять его приказ? Не понимаю.
— Алексей Алексеевич,— задыхаясь и слезая с полки, заявил Маклаков,— довольно над нами издеваться! Нам с вами говогить больше не о чем.
— А мне уж и подавно,— ответил я.
И вдруг, как бы досадуя на самого себя, Маклаков, вздохнув, добавил:
— Вы вот когда-нибудь узнаете, кто был вам истинный дгуг!
Не под силу оказалось моим недругам сбить меня с последней позиции защитника уже не военных, а финансовых интересов нашей страны, и потому Маклаков применил одно из самых сильных средств борьбы для уничтожения политического значения человека: полное его игнорирование при решении каких бы то ни было вопросов.
* * *
«Le g[?]n[?]ral Ignatieff n'existe plus».
— Генерал Игнатьев больше не существует! — вот что с легкой руки Кэ д'Орсэ (министерство иностранных дел) облетело французские министерства, задело, хотя правда и не пошатнуло «ликвидационную комиссию», но закрыло двери во многих, как когда-то казалось, дружеских домах.