Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
– Она и вправду иногда как ребенок, – заметил я. – Ну кто еще угощает своих адвокатов кексами?
– Смотри, – негромко произнесла Харпер, указывая куда-то в сторону прихожей. – Давай, просто глянь одним глазком. Это должно быть у нее на кровати.
Я тихонько встал, вышел в прихожую и увидел оттуда на кровати Софии старую мягкую игрушку. Искусственный мех слипся, а кое-где протерся до дыр. Это был голубой зайчик. Я быстро вернулся и опять сел за стол, пока София не заметила, что я подглядываю.
Харпер прошептала:
– Он у нее с детства. Она сказала, что мать купила двух одинаковых
Я кивнул. Я слышал, как София упоминала про такого же зайчика в руках у своей сестры, когда та нашла свою мать мертвой на лестнице.
– Она что, упоминала тебе про эту игрушку?
– Да. Говорю же, она спит с ней. Сказала, что они с сестрой повсюду таскали с собой этих зайчиков, пока были детьми. Я понимаю, что этот зайчик дорог ей как память, но сейчас-то Софии уже под тридцатник! Ей нужен кто-то, кто бы за ней присматривал.
Да уж, София была явно не приспособлена к жизненным стрессам даже в обычных обстоятельствах.
Я не сомневался, что если ее осудят, то от двадцати пяти до пожизненного в исправительной тюрьме Бедфорд-Хиллз [21] ей не вынести. Вообще-то по сравнению с другими крытками там не так уж и плохо, есть места и похуже. Но это все равно учреждение строгого режима. Единственная тюрьма строгого режима для женщин в штате. Все, что видать снаружи, – это стены с колючей проволокой и нечто вроде старого дома в викторианском стиле за ними. Но территория там довольно большая, с несколькими круглыми зданиями в окружении спортивных площадок и двориков для прогулок. Софию наверняка сразу же поместят под наблюдение за склонными к суициду – но не навсегда. Я знал, что она воспользуется первой же возможностью, чтобы покинуть эти пределы навсегда. Либо намеренно, либо порежется слишком уж глубоко, и на этом все и закончится.
21
Бедфорд-Хиллз – небольшой городок в округе Вестчестер, штат Нью-Йорк, в котором расположены сразу две женские тюрьмы.
София принесла с кухни поднос с кексами. Мы ели их и пили кофе, пока я рассказывал ей о том, что произойдет в суде на следующий день. Похоже, она все-таки понимала – хотя, может, просто не до конца сознавала, – какой оборот может принять дело, если слушание пройдет неудачно.
Поблагодарив Софию за угощение, мы с Харпер ушли, оставив ее прижимать к себе своего голубого зайчика для укрепления духа.
Это было вчера. Сегодня же начиналась битва за то, чтобы спасти ее от тюрьмы. Первая стычка. И все должно было закончиться в нашу пользу.
На кону стояла ее жизнь. И единственным способом спасти эту жизнь было добиться того, чтобы присяжные вынесли вердикт «невиновна». Первые детальки, необходимые для претворения этого вердикта в жизнь, предстояло выложить на стол сегодня утром, в этом зале суда.
Под мышкой у меня были копии ходатайств, и я положил их на стол защиты. У Гарри были свои экземпляры, которые он бросил рядом с моими и устроился на стуле рядом со мной.
– Как-то странно сидеть по эту сторону от судейской трибуны…
– Ты всего четыре недели как на пенсии, и только не говори мне, будто теперь уже начинаешь сожалеть об этом, – отозвался я.
– Я этого не говорил – просто сказал, что это странно, – ответил Гарри, после чего откинулся назад вместе со стулом, упершись ногами в пол, и сцепил пальцы на животе. Он немного прибавил в весе, и я был рад этому. Это придавало ему более солидный вид, сгладило кое-какие морщины у него на лице. Мы уже не раз засиживались допоздна над этими ходатайствами у меня в офисе, и эти вечера обычно заканчивались скотчем и пиццей часа в три часа ночи, когда пес Гарри ловил на лету корки, которые мы ему бросали. Этот пес мог сожрать все что угодно.
В зале больше никого не было. Я всегда любил приходить в суд пораньше. Занять свое место. Прочувствовать зал. А кроме того, мне нравилось наблюдать за физиономиями своих оппонентов, когда, войдя в зал, они обнаруживали, что я уже там – в полной боевой готовности. Это из области психологии. Тонкая форма манипуляции. Я хотел, чтобы мой оппонент чувствовал себя так, словно пришел ко мне домой.
– Как, по-твоему, сегодня все пройдет? – спросил Гарри.
– Зависит от судьи, – ответил я.
– Я уже трижды звонил своей бывшей секретарше, и она так и не сказала мне, какой судья ведет дело. Сказала, что не имеет права. Она, мол, поклялась хранить тайну. Лояльность уже не та, что прежде…
Двери в задней части зала открылись, и я услышал приближающиеся шаги. Одна пара женских каблучков и одна пара ботинок. Обернувшись, я увидел Кейт Брукс, решительно шагающую в нашу сторону, а за ней какую-то высокую даму в кожаной байкерской куртке и тяжелых ботинках. С «Леви, Бернард и Грофф» эта парочка как-то не особо вязалась.
Кейт заняла место за соседним столом защиты, расположенным чуть дальше от центрального прохода. По другую сторону от него стоял стол, отведенный для обвинения. А посередине, чуть в глубине, возвышалась массивная трибуна из красного дерева, из-за которой выглядывала высокая спинка кожаного судейского кресла на фоне американского флага. Проходя мимо моего стола, Кейт поздоровалась с нами.
Гарри встал и представился:
– Я Гарри Форд, консультант Эдди Флинна. А вы кто?
– Кейт Брукс, из «Адвокатского бюро Брукс». А за спиной у вас мой следователь, Блок.
Гарри обернулся, и та высокая дама с короткими черными волосами пожала ему руку.
– Из бывших правоохранителей, насколько я понимаю? – поинтересовался Гарри.
Блок кивнула.
– Простите, не расслышал вашего имени, мисс Блок, – продолжал он.
Блок то ли опять кивнула, то ли мотнула головой, я так и не понял. Все так же молча. Гарри без лишних слов опустился обратно на свое место и опять откинулся назад вместе со стулом.
Я встал и подошел к столу Кейт, которая уже раскладывала на нем свои бумаги. Вытащив из сумки пять разноцветных блоков липучих листочков для заметок и пять разноцветных маркеров, аккуратно выстроила их перед собой. Я не намеревался ей мешать, но хотел убедиться, что правильно ее расслышал.