Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— О, нет, — она изобразила испуг. — Мой друг говорит, что выигрыш — это святое, его надо хранить.
— Мудрый совет, — пробормотал я сквозь зубы.
«Черт бы побрал этого друга!»
Последние два субботних забега на Королевских скачках в Аскоте уже не отличались таким накалом страстей. Последний забег дня на приз Королевы Александры являлся в Соединенном Королевстве самым длинным, свыше двух с половиной миль, и зачастую в нем участвовали лошади, натренированные на скачки с препятствиями.
Да и ставки поступали не слишком активно, многие игроки разошлись, одни спешили уехать, чтобы не попасть в пробки, другие отправились пить чай или напоследок глотнуть шампанского в баре. И наше помещение не то чтобы совсем опустело, просто теперь большую часть посетителей составляли все те же парни в наушниках и с рациями. Они бесцельно бродили по залу в ожидании, что что-то снова произойдет.
Но не произошло.
День близился к концу. Королева отправилась домой в Виндзорский замок, следующих скачек в Аскоте предстояло ждать целый год.
Возможно, на следующий год я сюда уже не вернусь. Хотя как знать…
Большую часть воскресенья я провел с Софи.
День выдался чудесный, теплый и солнечный, и мы пошли погулять в сад. За последние пять-шесть недель наступило заметное улучшение, и я надеялся, что скоро она сможет вернуться домой.
— Еще пара недель, — сказал мне сегодня врач.
Они всегда так говорят: «еще пара недель». Словно боятся принять решение отправить ее домой на тот случай, если вдруг наступит ухудшение, и тогда вину за преждевременную выписку свалят на них.
Мы обошли небольшой пруд, над ним нависали ветви раскидистого старого дуба. В больницу для умалишенных переоборудовали красивый частный особняк, конфискованный властями за неуплату налогов по наследству. Здание сильно изменилось, от прежнего величия не осталось и следа, а вот сад сохранил былое великолепие, хотя большие цветочные клумбы уже давно превратились в лужайки, которые было легче приводить в порядок с помощью газонокосилки. Считалось, что величие и спокойствие этого сада идут пациентам только на пользу, а высокой изгороди с проволокой под током почти не было видно, ее заслоняли деревья. К тому же изгородь вселяла в местных обитателей ощущение безопасности, и в то же время пациенты не чувствовали себя заключенными.
— Ну как, удачная неделя выдалась в Аскоте? — спросила Софи, когда мы уселись на скамью у пруда.
— Да, — кивнул я. — Вполне даже удачная.
Я до сих пор так и не рассказал ей о событиях вторника и, наверное, никогда не расскажу.
— Вчера было особенно весело, — начал я. — Кто-то умудрился вырубить сразу и Интернет, и мобильные телефоны. Крупные компании
— Неудивительно, — заметила она, улыбаясь каким-то собственным мыслям. Софи знала о букмекерстве все. Находилась рядом с дедом и мной в качестве помощника на протяжении всего нашего знакомства, ухаживаний и позже, уже после женитьбы.
Когда Софи улыбалась, на сердце у меня теплело.
Я взял ее за руку.
— О, Нед, — вздохнула она. — Ненавижу такое существование. Ненавижу быть здесь. Все остальные пациенты полные придурки, я совершенно не вписываюсь в эту компанию. — Глаза ее наполнились слезами. — Когда можно вернуться домой?
— Скоро, любовь моя, совсем скоро, обещаю, — ответил я. — Врачи говорят: еще пара недель, и все.
— Они всегда так говорят, — мрачно заметила она.
— Но ведь не хочешь же ты вернуться домой и вскоре после этого снова попасть сюда? — Я крепко сжал ее руку.
— Я вообще не хочу сюда возвращаться, — твердо ответила она. — На этот раз абсолютно уверена, что больше не заболею.
То же самое она много раз говорила и прежде. Если бы ее состояние определялось только желанием и силой воли, она была бы в полном порядке. Свобода выбора имела столько же шансов на излечение маниакальной депрессии, сколько было у листка рисовой бумаги, пытающегося остановить несущийся поезд.
— Знаю, — тихо сказал я. — Я тоже совсем не хочу, чтоб ты сюда возвращалась.
Уже огромный шаг на пути к выздоровлению — тот факт, что она признавала себя больной. Меня больше всего в ее состоянии удручало то, что, будучи на пике возбуждения или, напротив, в глубочайшей депрессии, она не могла адекватно оценить обстановку и находила свое поведение вполне нормальным.
— Идем, — сказал я, пытаясь сменить тему. — Пора на ленч.
И вот мы рука об руку двинулись по широкой лужайке к дому.
— Люблю тебя, — сказала Софи.
— Вот и славно, — немного смутившись, заметил я.
— Нет, я правда тебя люблю, — сказала она. — Большинство мужей на твоем месте уже давно бы сбежали.
«Да, — подумал я, — ей точно стало намного лучше. По крайней мере, на время».
— Я ведь не слишком хорошая жена, верно? — спросила она.
— Что за ерунда! — воскликнул я. — Для меня ты лучшая жена в мире.
Она засмеялась. Оба мы засмеялись.
— На этот раз я буду очень стараться, обещаю, — сказала она.
Я знал, что она будет. Она каждый раз действительно очень старалась. Но одним старанием химический дисбаланс в мозге не победить.
— У них уже появились новые лекарства, — сказал я. — Посмотрим, как они подействуют.
— Ненавижу их, — пробормотала она. — Меня тошнит от этих лекарств.
— Знаю, любимая. Но лучше пусть потошнит немного, чем снова попасть сюда.
Мы молча шли к террасе, под подошвами в полной тишине громко хрустел гравий.