Пятерка с хвостиком и другие веселые повести
Шрифт:
— «Ди-вер-сант», — говорю я.
— Замечательное слово, ещё лучше, чем «железо», но куда ты денешь буквы «в», «р», «н» и как ты вместо них вставишь «ж» и «з»?
Долго мучимся мы. Какие только слова мы не брали! И «дот», и «динамит», и «желток», и «зонтик», и даже «дизентерия». Все они были неподходящие.
— «Же-же… жест»… — задумчиво тяну я.
— А зэ и дэ куда прикажешь всунуть?
— «До-о-лжность», — бормочет Ява.
— Зэ нету в твоей «должности». И лы здесь, и ны. Не проходит такая
— А ну его в болото! — сердится Ява.
— «Бо-ло-то», — бормочу я. — Тьфу! Так и с ума сойти можно!
— Слушай, — раздражённо говорит Ява, — а кто сказал, что обязательно нужно только одно слово? А если два коротеньких? А ну, какие там буквы?… Дэ, тэ, зэ, сэ, жэ… Значит, так… Дэ, тэ… дэ, тэ… Ну, так о чём разговор? Дэ, тэ — это «дети». Ясно. Дальше что там? Зэ, сэ, жэ… сэ… сэ… жэ. «Са… жа»… «Сажа»… «Дети», «сажа»… Остаётся зэ… зэ… за… «Дети за сажей». Всё… Готово.
— Что готово? Ерунда какая-то! «Дети за сажей»… Никакого смысла!
— А какого тебе ещё смысла? Что ты — стихи сочиняешь, что ли? Тебе правило надо запомнить. Чтоб знать, что после чего пишется. А он — смысл, смысл!… «Дети за сажей». Я, например, уже запомнил. «Дети за сажей» — «чик», всё остальное — «щик». Здорово! Почти как стихи.
— А вообще ничего, запомнить можно, — согласился я.
— Не «ничего», а просто здорово! — радовался Ява. — Вот если бы на все правила такое попридумывать! Сразу отличниками можно стать. Вот мы молодцы! Гении!
Никогда мы не шли на диктант в таком весёлом настроении. Пели. «Нам не страшен серый волк…» — пели.
— Чего это вы распелись? Наверное, забыли, что сегодня контрольная диктовка? — спросила нас возле школы Ганя Гребенюк, наша одноклассница.
— Ничего мы, Гребенючка, не забыли, — ответили мы. И снова запели: — «Нам не страшен серый волк…»
Когда мы вошли в класс, то заметили, что все очень волнуются. Особенно наш первый отличник Стёпа Карафолька. Карафолька сидел за партой белый как сметана и его била мелкая лихорадочная дрожь.
Лучше сроду не получать пятёрок, чем так портить здоровье.
В класс вошла Галина Сидоровна.
Все положили перед собой чистые листы бумаги, взяли ручки и вытянули шеи, как гусаки, — приготовились.
Галина Сидоровна начала диктовать:
— «Старый извозчик привёз в штаб белогвардейского перебежчика».
Я вмиг представил себе старого извозчика, похожего на деда Саливона, такого же добродушно-лукавого и беззубого, который везёт на пролётке в штаб растерянного, похожего на Карафольку белогвардейского перебежчика.
«Хороший диктант, — подумал я, — совершенно лёгкий и понятный».
— «Старый… извозчик»… — чётко, по словам, диктовала Галина Сидоровна, прохаживаясь между партами.
Высунув язык и склонив голову набок, мы старательно скрипели перьями.
— «…извозчик…»
Я
«О! «Дети за сажей»… точно! Так что же после этих «детей»? «Чик» или «щик»? «Чик» или «щик»?
Этого я не помнил, хоть убей. Слышалось «щик», безусловное, стопроцентное «щик», и не «чик».
— «…привёз… в штаб…» — продолжала диктовать Галина Сидоровна.
Больше думать было некогда, и я аккуратно вывел: «извощик».
Перебежчика я за компанию (раз они ехали на одной пролётке) тоже написал через «щ»…
— Ну как? — спросил меня Ява после диктанта.
— Порядок, — уверенно сказал я. — А у тебя?
— Будь здоров! — подмигнул Ява.
Мы чувствовали себя именинниками.
На следующий день Галина Сидоровна вернула диктанты.
— Гребенюк — четыре, — оглашала она отметки. — Карафолька — пять. Ну а Завгородний (это я то есть) — три с минусом. Рень (это Ява) — два!
Нас будто кто мокрой тряпкой по шее шлёпнул.
— Допелись! — хмыкнула Гребенючка.
Я показал ей кулак.
— А с тобой, Рень, я просто не знаю, что делать, — вздохнула Галина Сидоровна. — Через две недели экзамен, а ты ровно ничего не знаешь. Ведь суффиксы — это материал первой четверти.
Мы возвращались из школы мрачные и молчаливые. Вот тебе и «дети за сажей»! Мне было неудобно перед Явой за свою тройку с минусом. Так, словно я провинился перед ним. Вместе же учили, вместе придумывали этих дурацких «детей». А какие-то пол-отметки — и уже нет единства. Эх! Лучше бы и я получил двойку!
— Хочешь, я пойду и скажу, чтоб она и мне поставила двойку? Что это нечестно, что мы одинаково знаем.
— Тю, ненормальный! Думаешь, я переживаю? Двойка! Плевать!
Мне вообще почему-то всегда больше везло на диктантах, чем Яве. То ли он был такой невнимательный, то ли ещё что-то, но диктанты для него всегда кончались бедой. Устно он ещё мог иногда ответить грамматику на тройку, а было несколько раз, что и на четвёрку. А в диктантах — двойка за двойкой. И я знал, что Ява очень переживает свои неудачи. Но он был гордый.
— Может, давай всерьёз засядем за повторение? — несмело предлагаю я.
— Засаживайся, если тебе нужно, — не глядя на меня, говорит Ява, — а мне оно ни к чему.
— Да оно же знаешь как!… Всё-таки же экзамен, — осторожно начинаю я. — А что, если и на экзамене двойка! Могут же не перевести.
— Что-о?… Эх ты! Ничего ты не понимаешь… Думаешь, это так легко! У них же свой план по пятёркам и даже по тройкам. А за каждую двойку знаешь какие неприятности! От них же знаешь как требуют эти самые… как его… инстанции. Я слышал, Галина Сидоровна моей маме жаловалась. Так что не бойся — тройку как-нибудь поставят. К тому же моя мама депутат. Это тоже что-нибудь да значит.