Пятеро смелых
Шрифт:
Бойцы подтолкнули его в спину, показали, что надо двигаться в сторону крыльца одной из казарм. Он повиновался, заложил руки за спину и пошел в указанном направлении.
У крыльца стоял часовой с оружием, при полной экипировке. Он поглядел на сирийца, усмехнулся и толкнул скрипучую дверь. Пленник оказался в квадратном холле, из которого в разные стороны уходили длинные коридоры. Конвоиры повернули своего подопечного вправо. Туда Умабор и пошел.
Его привели в кабинет, где за столом сидел русский офицер лет сорока, может, чуть больше. Мужчина широкоплечий, осанистый,
«Нет, он даже не майор. Полковник, никак не меньше», – решил про себя Тахир.
На столе, за которым сидел русский офицер, стояли настольная лампа, радиоприемник и маленький диктофон.
Для большинства жителей Афганистана родными языками были пушту и дари. Меньшая часть жителей этих мест разговаривала на узбекском, туркменском и урду.
Тахир родился и вырос на западе Сирии, где население говорило на сиро-палестинском варианте арабского. Позже, бывая в мухафазах Алеппо, Эр-Ракка, Эль-Хасака и Эс-Сувайда, он освоил месопотамский, мосульский и бедуинский диалекты. К тому же Умабор неплохо понимал языки остальных народов, населяющих Сирию: адыгейский, ассирийский, южноазербайджанский и домари.
Не знал он разве что английского, на котором и решил начать допрос русский офицер.
– State your name, – сказал тот, положив перед собой большой блокнот и авторучку.
Тахир сидел перед ним на стуле, в глаза ему светила яркая настольная лампа. Он пожал плечами, давая понять, что не разумеет сказанного.
– Do you speak English?
Этот вопрос тоже остался без ответа. Тогда офицер перешел на афганские диалекты. Только когда прозвучала фраза на пушту, сириец понял, что от него хотят.
– Я Тахир Умабор, – ответил он.
– А меня можешь называть по званию – полковником. У тебя не афганское имя. Откуда ты?
– Из Сирии.
– Точнее.
– Из пригорода Алеппо.
– Как ты оказался на афганско-таджикской границе?
Проводник вздохнул и начал рассказывать историю своей бедной семьи, мытарств по родине, раздираемой гражданской войной. Офицер внимательно слушал его, временами что-то отмечал в блокноте и задавал наводящие вопросы.
К немалому удивлению Тахира, русский полковник разговаривал с ним мягко и был достаточно обходителен. В середине допроса он вдруг поинтересовался, не голоден ли Умабор. Не дожидаясь ответа, офицер вызвал дежурного сержанта и попросил принести чаю с выпечкой и фруктов. Когда Тахир поел, он угостил его хорошей сигаретой, пододвинул пепельницу.
– Что с охранниками каравана? – спросил сириец.
– Они убиты, – ответил русский спокойно, без особого сожаления.
– Все пятеро?
– Да.
– А что будет со мной?
– Для начала посидишь в одиночной камере, пока мы пробьем твою личность по своим каналам.
– А потом?
– Сам-то на что рассчитываешь? – с усмешкой поинтересовался полковник.
– Хотелось бы избежать смертной казни.
– В России преступников не казнят. А вот в Сирии
– Пожалуйста, не передавайте меня властям этих стран! – взмолился Тахир. – Я мог бы быть вам полезен.
– Чем же?
– Я знаю все маршруты, людей, которые занимаются формированием караванов, производителей и торговцев…
Офицер жестом остановил этот поток фраз, протянул арестанту стопку чистой бумаги и карандаш, потом предложил:
– Завтра утром на свежую голову запишешь все, что знаешь. Во второй половине дня мы встретимся и продолжим наш разговор.
В кабинете появился дежурный сержант.
Умабор понял, что допрос окончен, и поднялся со стула.
– Кстати, как ты себя чувствуешь? Медицинская помощь не требуется? – спросил напоследок полковник.
Сириец легонько тряхнул головой и пощупал затылок. Под темечком была большая шишка, но боль утихла, мысли стали яснее.
– Нет, я чувствую себя нормально, – сказал он.
– Тогда до завтра.
Ночью Тахир долго не мог уснуть. Он ворочался на деревянной лавке в небольшой одиночной камере за железной дверью и размышлял над собственной жизнью. Окон тут не было, сколько сейчас времени, Умабор не знал. Молодой мужчина лежал на спине, глядел в вязкую черноту, вспоминал и раздумывал.
Что стало бы с ним, если бы страну не раздирали междоусобные конфликты? Как сложилась бы его жизнь?
Возможно, он получил бы образование. Способности у Тахира имелись, причем немалые. К письму, языкам, истории, литературе. Став образованным человеком, Умабор наверняка получил бы хорошую должность. Женился бы, обзавелся своим углом и детьми, зажил бы мирной, размеренной жизнью.
Так в чем же состояла его вина? В том, что приспосабливался, подстраивался под неспокойные времена? Искал возможность раздобыть деньги? Да, конечно, Тахир нашел не самый лучший и честный, но разве у него был выбор?
Умабор с радостью согласился бы пойти учителем в начальную школу или смотрителем в какой-нибудь музей древностей. Только где сейчас все эти школы и музеи? Они разрушены, как минимум закрыты до лучших времен, прихода которых Тахир может и не дождаться.
Под утро все-таки ему удалось заснуть. Разбудили его свет электрической лампочки, вспыхнувшей под самым потолком, и лязг запора тяжелой металлической двери.
Арестант приподнял голову, сощурился от яркого света и увидел солдата, вошедшего в камеру. Тот поставил на край лавки тарелку с едой и кружку с горячим чаем, накрытую плоским ломтем хлеба.
Завтрак Тахир съел с удовольствием, так как нормальной еды в его желудке не было со вчерашнего полудня. Чувствовал он себя хорошо, голова уже не болела, шишка на затылке стала меньше. Выспаться, правда, не удалось, но что мешало ему опять забыться, если очередную встречу русский офицер назначил только на вторую половину дня?
Тахир покончил с приемом пищи, дождался, когда солдат унесет пустую посуду. Свет остался гореть, и сириец взялся выполнять просьбу полковника. Он положил на лавку лист бумаги, вооружился карандашом…