Пятидесятилетняя женщина

Моэм Сомерсет Уильям

Ей тогда было двадцать четыре или двадцать пять, мне же далеко за сорок, поэтому наши отношения, хотя мы часто встречались, не выходили за рамки доброго знаком­ства. Отнюдь не красавица, она была привлекательна на свой необычный лад. У нее было овальное лицо, ясные голубые глаза и очень темные волосы, которые она укла­дывала в незамысловатую прическу с прямым пробором — зачесывала за уши и закалывала в пучок низко на шее. Чистоту ее кожи оттенял яркий природный румянец, чер­ты лица были правильные, правда, ничем особо не при­мечательные, зубы — мелкие, ровные, белые. Однако боль­ше всего в ней пленяла врожденная грация, сквозившая в каждом движении. Когда мне сказали, что танцует она «божественно», я нисколько не удивился. Статная ее фи­гура была чуть полнее, чем требовала мода тех лет. Мне кажется,

ее внешность притягивала странным сочетанием намека на скрытую чувственность и сходства с Мадонной на запрестольном образе кисти одного из поздних италь­янских мастеров. Это, несомненно, делало ее весьма со­блазнительной в глазах итальянцев, которые по утрам толк­лись в «Дониз» и которых иногда приглашали на ленч или ужин на виллу какого-нибудь англичанина или аме­риканца. По всему было видно, что Лаура привыкла иметь дело с влюбчивыми молодыми людьми: она была очаро­вательна, мила, приветлива, однако держала их на расстоя­нии. Она быстро раскусила, что все они охотятся за бо­гатыми американскими наследницами, чьи деньги спо­собны восстановить их семейные состояния, и со скры­той иронией, которую я находил восхитительной, тактично давала им понять, что вовсе не так богата. Повздыхав, молодые люди возвращались в «Дониз», свои многообе­щающие охотничьи угодья, искать более подходящую дичь. Они по-прежнему танцевали и даже флиртовали с Лау­рой, чтобы держать себя в нужной форме, но уже не по­мышляли о женитьбе на ней.

Впрочем, один молодой человек не желал отступать. Я был с ним немного знаком — он регулярно играл в клубе в покер. Сам я играл лишь время от времени. Выиг­рать там было практически невозможно, и недовольные иностранцы любили жаловаться, что итальянцы сговори­лись их обчистить. На самом деле все, возможно, объяс­нялось лишь тем, что итальянцы лучше нас играли в рис­ковый покер. Воздыхатель Лауры носил фамилию слав­ного рода, оставившего след в истории Флоренции, по­этому я дам ему вымышленное имя — Тито ди Сан Пьетро. Он играл смело, даже отчаянно, и часто проигрывал столько, сколько не мог себе позволить. У этого красиво­го юноши хорошего среднего роста были большие черные глаза, густые черные волосы, которые он зачесывал назад и щедро смазывал маслом, оливковая кожа и классически правильные черты лица. Был он беден и где-то служил, что, впрочем, не мешало ему проводить время в свое удовольствие. Он всегда был прекрасно одет. Никто не знал точно, где он живет — то ли в меблированных комнатах, то ли в мансарде у кого-нибудь из родни. От огромных владений его предков осталась только вилла шестнадца­того века в тридцати милях от города. Я не был на ней, но мне рассказывали, что там изумительно красиво: обшир­ный запущенный сад с кипарисами и вековыми дубами, разросшиеся живые изгороди из самшита, террасы, ис­кусственные гроты и разрушающиеся статуи. На вилле жил в одиночестве его вдовый отец, старый граф, который перебивался на скудный доход от продажи вина с вино­градника на крохотном участке, все еще принадлежавшем семье, и оливкового масла — в саду росли старые оливы. Граф редко наведывался во Флоренцию, поэтому мне не довелось с ним познакомиться, но Чарли Хардинг знал его довольно хорошо.

— Совершеннейший образец тосканского аристокра­та старой школы, — заметил Чарли. — В молодости он служил дипломатом, так что знает свет. У него безукориз­ненные манеры. Простую фразу вроде «Как поживаете?» он произносит так, что чувствуешь: он чуть ли не снисхо­дит до тебя. Блестящий собеседник. За душой у него, по­нятно, ни гроша, доставшееся ему маленькое наследство он спустил на азартные игры и женщин, однако бедность переносит с большим достоинством. Держится так, слов­но деньги для него ничто.

— Каков его возраст? — спросил я.

— Пожалуй, лет пятьдесят, но он все еще самый кра­сивый мужчина из всех, что я встречал.

— Вот как?

— Опиши его, Бесси. В первый же раз, как граф по­явился у нас, он сразу приударил за Бесси. До сих пор не знаю, как далеко у них зашло дело.

— Не говори глупостей, Чарли, — рассмеялась мис­сис Хардинг.

Она посмотрела на него так, как смотрит жена на мужа, который радует ее все долгие годы совместной жизни.

— Женщины находят графа весьма привлекательным, и он это знает, — сказала она. — Обращаясь

к женщине, он как бы дает ей понять, что равной ей нет на всем бе­лом свете. Женщине, конечно, очень лестно. Но это всего лишь уловка, и только последняя дура способна ему по­верить. Он и вправду очень красив. Высок, худощав, с отличной выправкой. Большие блестящие черные глаза, совсем как у мальчика; по-прежнему густые, хотя и снеж­но-белые волосы. Контраст между ними и загорелым мо­ложавым лицом по-настоящему впечатляет. Выглядит он как человек, которого изрядно потрепала жизнь, и в то же время как аристократ до кончиков пальцев, это и в самом деле невероятно романтично.

— Его большие блестящие черные глаза своего не упу­стят, — сухо заметил Чарли. — Он ни за что не позволит Тито жениться на девушке, у которой не больше денег, чем у Лауры.

— У нее собственного дохода около пяти тысяч дол­ларов в год, — сказала Бесси, — а после смерти матери он удвоится.

— Матушка проживет еще лет тридцать, а на пять ты­сяч в год не выйдет содержать мужа, свекра, двух или трех детей и в придачу восстанавливать запущенную виллу, где мебели раз-два и обчелся.

— По-моему, мальчик влюблен в нее по уши.

— Сколько ему? — поинтересовался я.

— Двадцать шесть.

Несколько дней мы с Чарли не встречались за лен­чем, а когда встретились у него дома, он сообщил, что утром столкнулся на виа Торнабуони с миссис Клейтон и та сказала, что во второй половине дня Тито повезет их с Лаурой представить отцу и осмотреть виллу.

— Что, по-твоему, это значит? — спросила Бесси.

— Думаю, Тито хочет показать Лауру своему старику и сделать ей предложение, если тот даст согласие.

— А он даст?

— Ни за что на свете!

Однако Чарли ошибся. Дамам показали виллу, затем повели смотреть сад. Миссис Клейтон и сама не знала, как получилось, что она оказалась на дорожке вдвоем со старым графом. Она не говорила по-итальянски, но он в свое время был атташе в Лондоне и сносно владел анг­лийским.

— У вас очаровательная дочь, миссис Клейтон, — про­изнес он. — Неудивительно, что мой Тито в нее влюбился.

Миссис Клейтон была вовсе не дура и скорее всего тоже догадалась, зачем молодой человек предложил им осмотреть свое родовое гнездо.

— Итальянские юноши такие впечатлительные. У Лау­ры хватает ума не принимать их ухаживания слишком серь­езно.

— Я надеялся, что она не совсем равнодушна к моему сыну.

— Не вижу оснований думать, что он нравится ей боль­ше любого другого из молодых людей, которые с ней танцу­ют, — возразила миссис Клейтон с холодком в голосе. — Мне, пожалуй, лучше сказать вам сразу, что у дочери весьма скромный доход и до моей смерти богаче она не станет.

— Буду с вами откровенен. Этот дом и несколько прилегающих к нему акров земли — все, что у меня есть. Сын не может себе позволить жениться на девушке без гроша за душой, но он не охотник за приданым и любит вашу дочь.

Граф обладал не только безусловным достоинством, но и большим обаянием. К последнему миссис Клейтон не осталась равнодушной и немного оттаяла.

— Все это не имеет прямого отношения к делу. В Аме­рике мы не устраиваем браки наших детей. Если Тито хочет на ней жениться, пусть сам ее спросит, и если она готова за него выйти, то, вероятно, так ему и скажет.

— Именно это он сейчас и делает, или я чудовищно ошибаюсь.

Они шли по дорожке и вскоре увидели молодых лю­дей — те направлялись к ним рука об руку. Догадаться, что произошло между ними, не составляло труда. Тито поце­ловал руку миссис Клейтон и облобызал отца в обе щеки.

— Миссис Клейтон, папа! Лаура согласилась стать моей женой.

Помолвка всколыхнула флорентийское общество, в честь молодой пары устраивали один прием за другим. Что Тито влюблен, и сильно, было написано у него на лице, чего, однако, нельзя было сказать о Лауре. Он обо­жал ее, пылкий веселый красавец; она скорее всего тоже его любила. Но Лаура была не из тех девушек, что выка­зывают свои чувства, и оставалась такой, как всегда, — невозмутимой, благожелательной, серьезной, приветливой и прекрасной собеседницей. Я задавался вопросом, в ка­кой степени на ее выбор повлияла громкая фамилия Тито со всеми ее историческими ассоциациями и прекрасная вилла с чудесными видами и романтическим садом.