Пятьсот первый
Шрифт:
– - Ребята в стороны!-- крикнул я,-- сейчас они будут садиться!
Группа рассредоточилась к развалинам, освобождая центр площадки, с тревогой следя за полетом наших спасателей. Вот авиетка почти приблизилась к верхним точкам нагромождений, едва не касаясь их шасси, гул двигателей смолк, пламя исчезло, авиетка, подняв тучу пыли, мягко спружинила колесами на поверхности планеты, и прокатившись сотню метров, плавно остановилась.
Мы с криками неподдельного счастья бросились к еще дышавшей жаром авиетке. Несколько человек, обжигая руки схватились за утопленные скобы люков, вытащили их, повернули. Люки, сразу два, открылись почти
Пилот нашей, десятой авиетки недоуменно опустился в кресло управления, потрогал еще теплые рычаги, выключил зажигание и, проведя рукой по приборам, непонимающе сказал:
– - Конечно, автопилот мог посадить авиетку. Неизвестно, как он мог вычислить наши координаты по связи с ретранслятором. Но он не в состоянии включать и мигать посадочными огнями...
– - Связь с кораблем, быстро!-- крикнул я нашим радистам. Они вытащили из шкафов радиостанции и торопливо настроили их на нужную волну.
– - База, ответь "десятой!"
– - База слушает. Наконец-то. Что у вас произошло со связью? Я вырвал микрофон у радиста.
– - Вы посылали за нами еще авиетку?
– - Да, конечно.
– - Вы посылали ее пустую?
– - Вы в своем уме?!-- голос диспетчера сорвался,-- там было восемь человек, как и на "четвертой". А где "четвертая"?
– - Она взорвалась у нас на глазах.
– - Так, а "пятая"?
– - Я говорю с нее, она пуста. Вернее сейчас в ней мы, самого экипажа мы не видели.
– - Может, они ушли искать вас?-- голос дрожал от непонимания.
– - Они сели у нас на глазах, но авиетка была пуста.
Диспетчер молчал, он великолепно понимал, что в авиетке спрятаться негде. Да и какой дурак будет прятаться?
– - "Десятая", вы в состоянии вернуться?-- устало спросил диспетчер.
– - Мы не проверяли состояние авиетки. Она очень странно садилась, на форсаже, но с маленькой скоростью.
– - На форсаже?!-- из динамиков донесся грохот, видимо диспетчер все же слетел с кресла от удивления,-- Он же моментально превратит ее в уголь, атмосфера планеты слишком плотна.
– - Тем не менее я говорю, что видел.
– - Ничего не понимаю... Немедленно возвращайтесь.
– - Хорошо, только сначала наш пилот проверит се ходовые качества в полете, а уж потом в авиетку залезем мы.
– - Проверяйте, я пока свяжусь с Первым и доложу обстановку.
– - Пилот и 378-й остаются здесь и делают пробный круг над площадкой, остальные к развалинам.
Десантники медленно потянулись наружу, всем страшно не хотелось покидать островок родного корабля. Диск светила приблизился к горизонту вплотную, но жара не спала. Напротив, раскаленные за светлое время суток, строения теперь отдавали накопленный за день жар и не несли как раньше немного прохлады.
Двигатели авиетки взревели, выбросив назад два пучка белого огня. Авиетка медленно тронулась с места и, пробежав немного, тяжело, словно нехотя, оторвалась от земли. Потом пламя исчезло. Совсем. В гробовой тишине аппарат замедлил скорость, и плашмя, шлепнулся на торчащие конструкции. Вверх взметнулись искореженные осколки, огонь и дым. С запаздыванием на долю секунды долетел грохот взрыва.
Я бессильно опустился на желтую пыль, грохнув по ней кулаком. Неописуемое отчаяние охватило меня. Да, я спас остальных, не разрешив одновременный взлет, но
– - Радисты, связь с базой.
– - Но... передатчики остались на авиетке...
– - Вот мы и допрыгались,-- я поднялся, вся группа в отчаянной надежде смотрела на меня. А кто я для них? Чужак? Впрочем, наверное, нет, сейчас они верят в меня, надеются и я должен принимать решение.
Итак, нас осталось тридцать, тридцать из пятидесяти, высадившихся на адскую планету. Сколько сможет вернуться? Наверное, никто. Корабль вряд ли пришлет еще одну авиетку, это запрещалось инструкцией, а они всегда четко выполняют приказы и инструкции, техника безопасности полетов у них записана кровью. Мы все прекрасно понимали, что обречены. Некоторые погибнут раньше, другие позже, нам никогда не взлететь да и куда взлетать? Будь у нас хоть сто авиеток, если ни одна из них не способна подняться, превращаясь в ржавую труху или груду обломков.
– - Армян. Твои соображения?
– - Соображения? Но разве ты послушаешься их?-- Он тяжело присел рядом, положив пулемет дулом на мягкую пыль.-- Впрочем, я могу сказать. Я бы разнес к черту часть этих нагромождений, оставив от них то, что мы оставили на лихтере кронов. Тогда бы мы получили коридор, свободный от залов, спиралей и прочей дребедени и могли бы попытаться выйти на равнину.
– - А дальше?
– - Понимаешь, я не сомневаюсь, нам придется долго быть на планете и, значит, придется что-то кушать, пить и искать новые развлечения.
– - С меня и этих хватит по горло, к тому же равнина пуста.
– - Пуста сверху, мы ведь не бродили по ней пешком.
– - Ты хочешь побродить?
– - Я не против, все равно ничего другого нам не остается. Потом мы видели с авиетки воду. При жесткой экономии пищи нам хватит на месяц, а вот воды... Она кончится через пару суток, вот тогда нам придется покувыркаться, сам понимаешь.
– - О'кей,-- я поднялся и посмотрел на горизонт. Звезда Н-З скрылась за его кромкой, небо стало фиолетовым и лишь около зашедшего светила еще отдавало голубизной. Душная ночь постепенно овладевала чужим таинственным миром. По примерным расчетам она продлится немногим более 60 часов, планета вращается довольно медленно. Я отдаю группе последние приказания, выставляю часовых и с чувством невыносимой тоски ложусь на теплую сыпучую пыль. Ночь, что она принесет нашей группе, каким окажется чужой рассвет? Сон неумолимо сковывает веки, пыльный воздух сочится в сухие легкие, горло дерет от жажды. Все становится безразличным, далеким и ненужным и вскоре полнейшая темнота окружает горсточку обреченных людей. Обреченных, но не потерявших веры в своего командира.
Океан черных потерь, я сразится с тобой не смею.
Океан черных потерь, ты приносишь беду и смерть.
Океан черных потерь, мне бы выйти на желтый берег.
Даже небо и то, с каждым днем над тобой черней!
Легкий толчок в плечо будит меня. Рядом на корточках сидит Армян и дымит своей вечной сигаретой, когда-нибудь я напишу диссертацию на тему, как курить пятьсот лет и не сдохнуть. Он словно предчувствовал, сколько нам придется торчать на планете, его контейнер до отказа забит этой никотиновой гадостью. На небе горят яркие звезды, душный воздух заполняет легкие, все по-прежнему, ничего не изменилось.