Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России
Шрифт:
Но, во-первых, «отрицание» неправомерно распространяют и на три десятилетия, предшествовавшие 1991 году, — десятилетия, в продолжение которых в стране было не больше или даже меньше трагических событий, чем, скажем, в тогдашней истории США, Франции, Великобритании и т. д. Да, в тот период разразилась наша война в Афганистане, однако войны Франции и затем США в Индокитае, а также французская война в Алжире имели более кровопролитный характер. Кроме того, у нас не было целой цепи политических убийств (точнее, их у нас вообще не было в те десятилетия), как в США, — в частности, убийств людей, отстаивавших права «нацменьшинств», — и гибели людей в конфликтах, подобных испано-баскскому, англо-ольстерскому и
И если подойти к делу беспристрастно, нельзя не признать, что в тридцатилетний период перед 1991 годом СССР являл собой одну из самых «мирных» стран. Между тем, повторю еще раз, многочисленные идеологи пытаются внушить людям, что все время с 1917-го по 1991-й было беспрерывной трагедией.
Во-вторых, трагедия — если основываться на исканиях мировой философии и богословия — неизбежное, неотвратимое и в самой основе своей глубоко противоречивое, не подвластное прямолинейному пониманию и односторонней оценке явление человеческого бытия.
В трактовке многих нынешних идеологов трагедийный период нашей истории имеет принижающее или даже позорящее нашу страну значение; некоторые из них, говоря, что в 1917 году Россия «взошла на Голгофу», странным образом не вдумываются в истинный смысл этого речения, подразумевающего не только унижение и смерть, но и величие и воскресение…
Судьба страны воплощается в судьбах отдельных людей. И напомню о судьбах К. К. Рокоссовского и С. П. Королева. Оба испытали унизительную и, в сущности, сдвигавшую человека на самую грань смерти долю репрессированных. Но Константин Константинович стал затем одним из двух главных и наиболее прославленных полководцев Великой Отечественной (именно он командовал Парадом Победы), а Сергей Павлович — главным конструктором космической программы, обретшим наивысшую, всемирную славу. И, как представляется, в наше время еще крайне трудно или даже вообще невозможно четко сформулировать «приговор» об этих человеческих судьбах, то есть прийти к их «точным», непротиворечивым пониманию и оценке. Но это относится и к судьбе нашего народа в целом…
Как уже сказано, восстановить «связь времен», обращаясь к отделенной от нас жизнью трех человеческих поколений Российской империи, невозможно; перед нами в полном смысле слова утопическая программа, которая и возникла-то главным образом в силу тотального «отрицания» периода 1917–1991 годов. Повторю еще раз, что идеологи, которые призывали и призывают «вернуться» в дореволюционную Россию, тем самым обнаруживают свое понимание необходимости «связи времен», немыслимости заново начинать бытие страны с некоего «нуля», не опираясь на фундамент ее истории. Это, о чем уже не раз говорилось, поняла в свое время, в середине 1930-х годов, и большевистская власть, несмотря на свое предшествующее безоговорочное отрицание дореволюционной России, которое длилось почти два десятилетия.
Радикальные идеологи нынешней власти уже почти десять лет «отрицают» все совершавшееся в стране до 1991 года, но есть основания полагать, что этому приходит конец. Ибо стремление этих идеологов исходить не из фундамента или, вернее, почвы предыдущей истории страны, а конструировать новый фундамент по западным образцам (то есть они, в сущности, пытаются опереться на историю других стран!) все более ясно обнаруживает свою полнейшую бесперспективность.
Один из наиболее ярких и глубоких современных публицистов Сергей Кара-Мурза, говоря о коренном отличии Запада от России, определил основу бытия первого словом «рынок», а второй — словом «семья». В связи с этим возможны, правда, известные сомнения. Во-первых, определение «семья» выглядит
Конечно рынок — как, впрочем, и любой феномен человеческого бытия — имеет свои негативные стороны и качества, но свойственное иным заостренно-патриотически настроенным авторам превращение его чуть ли не в царство зла и порока — попросту несерьезное занятие. Человек, обретший богатство в условиях развитой рыночной демократии, имеет все основания гордиться собой, ибо это богатство в конечном счете означает что плоды его деятельности высоко оценены добровольно отдававшими за них свои деньги согражданами.
Далее нельзя не сказать и о том, что семья вовсе не представляет собой — хотя многие думают иначе — некое в принципе, «позитивное» явление. Значительная часть (если не большинство) человеческих семей переживает острые и тяжкие конфликты, в их историях присутствуют или даже преобладают зло и порок. Русская литература создала целый ряд великих повествований об истории семей — от «Семейной хроники» Аксакова до «Братьев Карамазовых» Достоевского, — и в этих повествованиях явлены отнюдь не идиллические картины. Но главное в другом. Как уже не раз говорилось в этом моем сочинении, при целостном, «глобальном» сопоставлении цивилизаций Запада и России «оценочный» подход неизбежно ведет ко всякого рода упрощениям или даже прямым искажениям существа дела. И я буду стремиться беспристрастно рассуждать о феноменах «страна-рынок» и «страна-семья».
Для начала обращу внимание на сочинение убежденного сторонника рынка — видного современного предпринимателя А. С. Паникина. Оно было опубликовано в 1997 году в журнале «Новый мир» (№№ 11 и 12) под названием «Записки русского фабриканта»; в 1998 году вышло его дополненное книжное издание «Шестое доказательство».
А. С. Паникин родился в 1950 году в малоимущей семье, начал жизненный путь в качестве слесаря, но уже к середине 1970-х занялся разного рода «предпринимательством», преодолевая неизбежные тогда труднейшие препятствия. В 1988-м он создал крохотное поначалу текстильное предприятие, которое к нашему времени стало мощным концерном «Панинтер», производящим, помимо одежды, молочные продукты, а также имеющим свое издательство.
Рассказывая о своем жизненном пути, А. С. Паникин благодарно поминает множество людей, которые бескорыстно оказывали ему поддержку и помощь. Это и мальчик по кличке Фролик, который спас его, тринадцатилетнего, от нападения подростковой банды («поведение Фролика казалось необъяснимым… защитил новичка, незнакомого человека»), и «инвалид без обеих ног Славский», согласившийся безвозмездно давать незнакомому юноше уроки профессиональной игры на гитаре, и т. д.
А вот начало предпринимательской деятельности: «…недавний знакомец Виктор открыл все секреты, все тонкости… Его жест казался мне необъяснимым. Он поступил вопреки коммерческой логике… я все же становился конкурентом». И еще менее объяснимая «милая пожилая женщина», бесплатно доставившая (малыми порциями) сотню килограммов необходимого для производства вещества: «Скорее всего ей был интересен сам процесс участия в каком-то живом, человеческом деле».