Пятый ребенок
Шрифт:
— Да, отнимем его. — Дэвид согласился, не задумываясь.
Но первых четверых она кормила по четыре месяца, и тогда в доме вряд ли нашлась бы хоть одна бутылочка.
Взрослые — Гарриет с Дэвидом, Дороти и Элис — сидели вокруг большого стола, дети ушли спать, и Гарриет попробовала кормить Бена из бутылочки. Он выпил все в один миг, пока его тело сжималось и разжималось: колени подтягивались к животу, а потом пружиной распрямлялись. Опустошив посудину, он взревел.
— Дадим ему еще, — сказала Дороти и стала готовить новую порцию.
—
Бен опорожнил вторую бутылку: он придерживал ее сам, двумя кулаками. Гарриет почти не нужно было дотрагиваться до нее.
— Неандертальский ребенок, — сказала Гарриет.
— Давай, мужичок, давай, бедняга, — сказал Дэвид неуверенно.
— Господи, Дэвид, — сказала Гарриет, — бедняга здесь скорее Гарриет.
— Согласен, согласен — гены в этот раз сложились во что-то особенное.
— Но во что, вот вопрос, — сказала Гарриет. — Ктоон?
Остальные трое не сказали ничего — или, вернее, своим молчанием дали понять, что не хотели бы углубляться в этот вопрос.
— Ладно, — произнесла Гарриет, — давайте просто скажем, что у него здоровый аппетит, если от этого все будут счастливы.
Дороти взяла отбивающегося младенца из рук Гарриет, и та в изнеможении рухнула обратно на стул. Почуяв грубую массу Бена и его неукротимый норов, Дороти изменилась в лице и передвинулась так, чтобы его молотящие по воздуху ноги не могли ее задеть.
Скоро Бен стал съедать вдвое больше, чем предполагали его возраст и стадия развития: десять бутылочек в день или больше.
Он подхватил кишечную инфекцию, и Гарриет понесла его к доктору Бретту.
— Ребенок на грудном вскармливании не мог подхватить инфекцию, — сказал доктор.
— Я не кормлю его грудью.
— Это не похоже на вас, Гарриет. Сколько ему?
— Два месяца, — ответила Гарриет.
Она распахнула платье и показала свои груди, в которых еще копилось молоко, словно они отзывались на Бенов ненасытный аппетит. Вокруг сосков они все были дочерна искусаны.
Доктор Бретт молча смотрел на ее бедные груди, а Гарриет смотрела на его сдержанное внимательное лицо: доктор столкнулся с проблемой, которая оказалась ему не по силам.
— Плохой мальчик, — признал он, и Гарриет громко рассмеялась от удивления.
Доктор Бретт покраснел, на миг встретился с Гарриет глазами, принимая ее упрек, и отвел взгляд.
— Мне нужен только рецепт от диареи, — сказала Гарриет. И добавила нарочно, глядя на доктора, вызывая его посмотреть ей в глаза: — В конце концов, я не собираюсь убивать маленького изверга.
Доктор вздохнул, снял очки и осторожно протер линзы. Он хмурился, но не укоризненно. Затем сказал:
— Нет ничего ненормального в том, что мать не любит ребенка. Я все время такое вижу. К сожалению.
Гарриет промолчала, но улыбалась нехорошо и понимала это.
— Позвольте мне на него посмотреть.
Гарриет вынула Бена из коляски и положила на смотровой
Гарриет пристально смотрела на доктора Бретта, но тот отвернулся выписать рецепт.
— Никаких особых отклонений у него не заметно, — сказал доктор с той раздражительной недоуменной интонацией, которую Бен всегда вызывал в людях.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы ребенок в два месяца так мог? — нажала Гарриет.
— Нет. Должен признать, не видел. Ладно, держите меня в курсе, как он развивается.
Среди родни разлетелось известие, что Гарриет благополучно разродилась и все хорошо. В том числе с нею. Множество людей звонили и писали, сообщая, что они ждут не дождутся летних каникул. Ей говорили:
— Нам не терпится посмотреть на маленького.
Или говорили:
— А Пол все такой же милашка?
И приезжали со всех концов страны, привозя с собой вино и плоды земли, и самые разные люди стояли на кухне рядом с Элис и Дороти, разливая по банкам варенья, компоты, джемы и чатни. Орава детей играла в саду или ездила со взрослыми на лесные пикники. Малютка Пол, такой славный и забавный, все время был у кого-нибудь на руках, и всюду раздавался его смех: это был его настоящий характер, не омраченный тенью Бена и его потребностей.
Поскольку дом был полон народу, старшие дети спали в одной комнате. Бен уже обретался в кроватке с высокими решетчатыми деревянными бортами — там он проводил время, пробуя удержаться в сидячем положении, падая, пробуя снова… Кроватку поставили в одну комнату со старшими детьми — в надежде, что общество сестер и братьев сделает Бена общительным и дружелюбным. Но безрезультатно. Он их не замечал, не отвечал на заигрывания, а его плач — или, вернее, рев — вынуждал Люка кричать на него: «Заткнись!»,после чего Люк сам начинал плакать от собственной черствости. Хелен, будучи в том самом возрасте, когда дети увлеченно возятся с младенцами, пыталась брать Бена на руки, но он был слишком силен. Потом всех детей переселили на чердак, где им можно было шуметь сколько вздумается, а Бена обратно в его комнату — «комнату малыша», и оттуда до Гарриет доносились урчание, сопение и недовольный рев: Бен пробовал силы и огорчался неудачам.
Разумеется, каждому, кто просил, ребенка давали подержать, и мучительно было видеть, как люди меняются в лице, столкнувшись с этим феноменом. Все быстро возвращали Бена назад. Раз Гарриет, войдя на кухню, услышала, как ее сестра Сара говорит кузине:
— От этого Бена у меня мурашки по коже бегут. Он какой-то гоблин или гном, или еще кто. Как хотите, а уж лучше бедняжка Эми.
Тут Гарриет охватило раскаяние: бедный Бен, он никому не может понравиться. Уж ей-то точно. И Дэвид, любящий отец, едва ли дотрагивался до этого младенца. Гарриет вынула Бена из кроватки, так похожей на клетку, положила на большую кровать и села рядом.