Пыль
Шрифт:
Этот странный человек говорил долго протяжно, создалось впечатление, что он вообще любит поговорить.
— И всё же, ответьте на мой вопрос. — Здал пристально смотрел на человека на против.
— Я думал мы встретимся в библиотеке и там, я вам всё расскажу.
— Расскажите сейчас! — с надрывом сказал Здал.
— Хорошо! — так же резко последовал ответ и мгновенно тональность речи вернулась к медленной и протяжной норме. — Конечно, этого момент мы ждали сто двадцать лет и хотелось в торжественной обстановке…, - человек в рясе вознёс руки, как будто держал невидимый святой Грааль.
— Скажите прямо сейчас! —
— Я знаю какой Вам пришлось проделать путь и что ещё должно выпасть на вашу долю, но не надо выходить из себя.
Хозяин не скрывал насмешки, он явно испытывал удовольствие, от такого общения. Но Здал смотрел на него как на врага Здоровяк потирал руки, проснулись Мила и Ян.
— Ну ладно. Меня зовут Константин, полностью Патриарх Константин. За долго до небесного гнева, на месте этого города был храм святой надежды. Конечно ничего похожего на нынешний город, но уже тогда, возникло пророчество «О перерождении земли» и строительство началось. Но название осталось, «Город Святой Надежды».
Мила и Ян повисли на спинках стульев и вновь засыпая слушали Патриарха. Здал внимательно слушал, покусывая лепёшку, Здоровяк продолжил обгладывать кость.
Почти полтора века назад на человечество, страстно возлюбившее только своё существо, сила невиданной мощи обрушила свой гнев. Великий свет опустил мир во тьму и не было надежды на успокоение и милость небес. Солнце нещадно пожирало огнём землю. Расстилая густые тягучие облака по холмам и равнинам, заполняя норки и закутки, не оставляя не единого глотка чистого воздуха. Жирные тучи задавливали и превращали в болото, когда-то крепкую и упругую землю.
Так наступили мрачные времена, длинною уже в сто двадцать лет.
Святому Иоанну было видение. Будучи очевидцем яростной вспышки небес и ослеплённым её великим гневом, и одарённым её великой милостью, святому Иоанну послано было пророческое ведение.
«И придёт спаситель и объединит вновь великую державу. И назовётся он защитником страждущих. И скажет он те слова, которых никто не будет помнить.»
Но до сих пор болью и рёвом всего человечества окутан наш мир.
Через миг, длившийся больше века, через ночь беспросветного мрака, длинною в сто двадцать лет на землю опустилась, медленно кружась в демоническом вальсе, последняя песчинка едкой гари. Из рассыпающих свой гнев небес, словно песок из ладоней самой нечистой силы. Наступил великий порядок.
И вот время пришло, обернутся земле новым светом появилась надежда. Успокоение небес наступит тогда, когда явится пророк. Природа стряхнёт с себя прах прошлого и начёт новую Эру, и начнётся Эпоха возрождения. И реки тогда прорвут плен масленых мешков, и потоки воды станут свободны.
После хорошего ливня, рядившего землю узорами крупнокалиберных выстрелов, пепел укрывал ровным полотном истерзанную землю. По голень в выпавших осадках стояли офицеры, все одного роста, нет ни низких, не высоко торчащих. Ряды солдат с выражением уныния и обречённости на лицах примыкали к офицерской колонне. Перед ними на деревянных распорках стояла установка, напоминающая большую тёрку. Генерал указал на одного из солдат тому заломили руки
Кожа облегала его острые рёбра. Человек истошно кричал конвульсивно дёргаясь, но оковы были беспристрастны. Грудина его трепетно дрожала, когда, выдыхаясь он обмякал. Его тело было в испарине и казалось по детски хрупким казалось можно было надавить пальцем, и оно бы хрустнуло продавившись насквозь. Но кожу нельзя было портить царапинами или рваными ранами, ведь скоро кожа потеряет свою регенеративную способность присущую только живым существам.
— Потом ещё из котлет кости выкавыйивай. — воскликнул Генерал.
— Что?
— Покоымить его не могли? Кости одни.
— А толк с этого какой? Только дерьма больше. — ответил мясник, подтачивая нож.
Он воткнул кончик ножа в затылок прикованного и сделал глубокий надрез. После отскоблил кожу и защипнул кусок скальпа на брусе шкурасдирателя. Накручивая скальп брус медленно опускался. Мясник делал надрезы по мере снятия кожи и подскабливал в трудных местах.
— Прикованный потерял сознание сразу, как только в него воткнулся нож.
— Везунчик. — усмехнулся генерал.
— Ни чё, ещё очнётся, когда его резать начну.
— Ну… А тепей опять я спышиваю… Слышите! — крикнул Генерал. Слюни вылетевшие из его рта вместе с гневным ором зависли на бородке, — Что пыоисходит? Что твоыиться с дисциплиной?! Жестокое наказание уже действуют? Вздумали самовольничать?! Все меня услышали?! Жесточайшее наказание всем!.. Почему плац не убыан? — Генерал встал истуканом и стоял целую минуту устало, оглядывая всех стоящих, — Куда смотыит офицеыский состав? — Генерал повернул голову и взгляд его замер на офицерах высшего порядка. — Я должен каждый день напоминать, что ли? Вся теыитоыия… Ничего не убыано. — Генерал утёр уголки рта и смахнул слюни со своей бороды. — Солдаты самовольно покидают часть. Сбегают! — После непродолжительного молчания, разгладив лицо от морщин гнева Генерал спокойным тоном произнёс, — Мы их найдём и накажем. — И опять молниеносно взбесившись, — Обязательно найдём и обязательно накажем! И накажем тех, кто их укывает! Слышите?! Обязательно найдём и накажем.
Посреди плаца стоял стул, на который периодически то садился, то вставал распинывая хлопья пепла Генерал. Симпатичный мальчик, с снисходящей с лица улыбкой, налил Генералу коричневую воду от которой шёл пар.
— Кто отвечает за убоуку? — держа чашку и блюдце, сказал уставшим тоном Генерал, глядя как в чашке расходятся микроволны от потоков собственных дуновений.
— Капитан Кокал.
— Капитан Кокал, подойти к шкухосдиателю. Немедленно!
— Капитан Кокал отсутствует.
— Как?! — внезапно оживившись взбешённо воскликнул генерал, — Я вам говою — что вообще с дисциплиной?!
— Господин Генерал, Кокал Мёртв!
— Мёытв. Мёытв говорите, — медленно произнёс Генерал и тут же придя в норму своего речевого тона, — Почему я узнаю об этом последним!
— Капитан Кокал умер сегодня ночью от лихорадки.
Генерал пригладил бороду скользя ладонью по щекам и шее и тихо сказал, как бы сам себе:
— Вот, главное: солдатам ничего — этим уйодом, а хорошие люди дохнут один за дхугим, да ещё и от болезней всяких, потом их даже не съесть.
В доме Генерала возник офицер: