Пылай для меня

Эндрюс Илона

Я замерла.

Мы молча лежали, не шевелясь.

– Что так воняет?
– спросил он.

– Мои джинсы. Я провалилась в мешок с тухлой лазаньей, карабкаясь по мусорным бакам.

Прошла минута. Еще одна.

– Ну, - начал он.
– Как жизнь?

– Роган, пожалуйста, прекрати болтать.

Он усмехнулся снова.

– Воздух не застоявшийся. К нам поступает кислород.

Он был прав - воздух не был застоявшимся. Ну, хотя бы не умрем от удушья. К сожалению, это не решало всех остальных проблем, вроде погребения заживо

и тесных объятий с Роганом.

– Можешь развернуться так, чтобы не прижиматься ко мне?

– Я могу, - отозвался он с энтузиазмом.
– Но тогда тебе придется лечь на меня сверху.

Мой мозг говорил:

– НЕТ!

А тело кричало:

– УИИИИИ!

Я сдалась и попробовала лежать смирно.

И ждать.

Погребенная заживо.

Под тоннами мусора.

Если что-то не выдержит, нас просто раздавит. Я замерла, прислушиваясь к малейшему шороху над нами.

Раздавит.

Наши кости треснут, как яичная скорлупа под весом камня и бетона, и...

– Зачем ты подался в армию?

– Простой вопрос, но сложный ответ, - хмыкнул он.
– Когда ты Превосходный, в частности, наследник, твоя жизнь перестает принадлежать тебе сразу же, как ты окончишь колледж. Многие вещи предсказуемы. Твоя специальность предопределена потребностями семьи. Понятно, что ты закончишь обучение, продолжишь работать в интересах семьи, выберешь партнера, чья родословная наиболее подходит для рождения одаренных детей, обзаведёшься этими самыми детьми - как минимум одним, но не больше трех.

– Почему не больше трех?

– Потому что это ведет к усложнению семейного древа и разделению активов. Это та же старая версия с посещением правильной школы, женитьбы по расчету и работы ради выгоды. За тем исключением, что в нашем случае всем правит магия. Система дает некоторую свободу действий, но не слишком большую. Вместо того, чтобы работать над передовыми системами вооружений, как мой отец, я мог бы заняться ядерной энергетикой. Вместо женитьбы на Ринде Чарльз, я мог бы жениться на ее сестре, или найти себе невесту за рубежом, как сделал мой отец.

Когда мы отсюда выберемся, надо будет посмотреть, кто это такая - Ринда Чарльз.

– Моя судьба была предопределена. Я был единственным ребенком и Превосходным. Около восемнадцатого дня рождения, я осознал, что прожигаю свое свободное время намного быстрее, чем мои сверстники. Если я надеялся когда-нибудь вырваться из своей чрезвычайно комфортной золотой клетки, я должен был найти кого-то достаточно сильного, чтобы отразить влияние моей семьи. Военная служба отвечала всем требованиям.

Моя память воскресила его слова. «Я пошел в армию, когда мне сказали, что я смогу убивать, не рискуя сесть в тюрьму, и получу за это награду».

– И ты должен был убивать людей.

– Да. Не будем об этом забывать. Твой отец тоже был военным?

– Нет. Папа никогда не был в армии. Военная традиция в нашей семье касается по большей части женской стороны.

Он опять это делал. Я не могла видеть

его лица, но и без того понимала, что он снова внимательно слушал, отчего хотелось говорить, и говорить без умолку, лишь бы удержать его внимание. Он обнял меня чуть крепче, придерживая мое тело. Не думай об этом, не думай, не думай об этом... Если я чересчур на нем сосредоточусь, он может это почувствовать. Я все еще не знала, какого рода телепатом он был, или какими способностями он обладал.

– Ты тоже не была в армии,- заметил он.

– Мой отец умер, когда мне было девятнадцать. Кто-то должен был управлять семейным делом. Мама не могла этим заниматься, потому что... по многим причинам. Все остальные были еще маленькими.

– Что случилось с твоим отцом?

Что-то внутри меня сжалось, скручиваясь в холодный, болезненный узел.

– У него была редкая форма рака. Она называется злокачественная опухоль периферических нервов оболочки. ЗОПНО.

Как же я ненавидела эти пять букв.

– У него были саркомы, злокачественные опухоли, образующиеся вокруг нервов. Они были так близко к его позвоночнику, что доктора не могли удалить их хирургически. Когда все попытки традиционного лечения провалились, мы решились на экспериментальную терапию. Он боролся четыре года, но в конце концов болезнь его сломила.
– И этот последний год был ужасен.

– И ты винишь себя?
– его голос был мягким.

– Нет. Не по моей вине у него был рак. Я даже точно не знала его диагноза. Я просто прочитала письмо от доктора, которое толком не поняла. Он застал меня и заставил пообещать никому ничего не рассказывать. Но я должна была сказать маме.

– Почему он не хотел, чтобы кто-то узнал?

Я вздохнула.

– Потому что отец знал, что у него последняя стадия и нет никаких шансов на выздоровление. Речь никогда не шла об исцелении от рака. Просто о том, чтобы выторговать ему немного больше времени. Он знал, что это обойдется огромными эмоциональными и финансовыми тратами. Мой отец всегда хотел заботиться о семье. Он... он соизмерил цены и боль от прохождения лечения с парой лет своей жизни, и решил, что оно того не стоило. Когда мы наконец обо всем узнали, мама жутко на него разозлилась. Я тоже на него злилась. Все запаниковали. Мы заставили его согласиться на лечение.

– Именно то, чего он не хотел.
– Он сказал это так, словно понимал.

– Да. Мы купили ему три года.
– За этим стояло много большее. Мой отец посвятил жизнь созданию агентства. Он представлял его, как способ обеспечить нас, и даже наших детей. Семейный бизнес. Мы заложили фирму в «МРМ» ради денег на экспериментальную терапию. На тот момент контроль над агентством перешел ко мне и моей маме, как к совладельцам, с моими 75 процентами и остальными 25 процентами мамы. Мы так и не сказали папе, откуда взялись деньги. Это убило бы его намного быстрее рака. На нас уже и так было слишком много вины. Но мы продолжали поливать ею друг друга будто из ведра.