Пылающий Эдем
Шрифт:
– Вполне достаточно, – с высокомерием в голосе сама же и ответила Ти.
Агнес молча глядела на нее, пораженная тоном Ти, – такого еще никогда не было.
Конечно, это высокомерие вызвано страхом и самозащитой. Если я не смогу держать себя в руках, они вытянут из меня правду. Но почему я боюсь, если здесь нет моей вины? Но ведь отчасти и я виновата. О, я могла бы убить его, могла спокойно наблюдать, как его убивают, разрывают на куски на моих глазах – я только была бы рада. И все равно, это и моя вина. Открытость – глупость. Да, именно
Она вспомнила, что если с ней что-нибудь случалось – тонула она или падала с лошади – ей давали бренди. У Дедушки была бутылка в специальной подставке на буфете. Какой ужасный вкус – горький и обжигающий, но может быть она перестанет дрожать. Со стаканом бренди она ушла к себе в комнату. Из кухни доносились обычные звуки, сопровождавшие приготовление обеда, на лугу ворковали лесные голуби. Она сидела не двигаясь. Спиртное помогло ей увидеть себя как бы со стороны – отчужденную, замкнутую, свернувшуюся клубком, как кошка, и с кошачьим лицом, хитрым и скрытным…
Ты не должна об этом думать. Волевым усилием можно сделать так, будто этого никогда и не было. Если ты никогда об этом не вспомнишь, значит этого никогда и не было.
В этот день и на следующий по всему дому разносился дедушкин голос:
– Где этот чертов Клайд? Дедушка был в ярости:
– Он бросил работу на середине, разбросал инструменты по всей комнате. Какая безответственность! – все повторял он в течение двух недель. Клайд так и не появился.
– Я всегда вам говорила, – заявила Джулия в разговоре по телефону, – на них нельзя полагаться. А вы все твердили, что он такой необыкновенный.
– Я и до сих пор так думаю. Одно другому не мешает.
В последующие дни небывалая жара иссушила землю. Потом пришли шторма и грозы, проливные дожди.
– Какая странная, непонятная погода, – заметил Дедушка. – Это из-за нее ты такая молчаливая, Ти?
– Нет, – ответила она.
Я только хочу, думала она, чтобы все было, как раньше, когда мы с Клайдом были друзьями. Я ненавижу эту злобу внутри себя! Он испортил все хорошее, что у нас было. Он знал, что я глупа и невежественна, и все равно сделал это со мной. И теперь нет никого, с кем можно поговорить, – ни вообще, ни о том, что произошло. У меня столько вопросов. Кого спросить? Некого.
Внутри, в доме, разрушались стены, снаружи возвышалась страшная темная гора. Ярко блестело море. И не было места, где можно было спрятаться от одиночества.
Когда прекратились шторма, вернулась жара, наказывая эту землю в течение всего долгого, долгого лета. По утрам Ти просыпалась с влажными волосами, хотя на ночь закалывала их на макушке. Однажды, проснувшись, она села, но, почувствовав слабость, легла снова. Голова гудела. Во рту скопилась слюна.
– Меня тошнит, – сказала она, когда в комнату пришла Агнес.
– Опять! Это свинина. Я им все время говорю, чтобы в такую погоду свинину не готовили, но меня никто не слушает.
Резкий запах поднялся от ковра, лежащего на полу.
– Нет,
– Он никогда вас раньше не беспокоил! Нет, он ничем не пахнет! Ти! – вскрикнула Агнес – рубашка Ти в этот момент упала с плеч, открыв заметно увеличившиеся груди. Ти наклонилась над тазом, затем вяло откинулась на спину, выпуклый живот слишком сильно натянул ткань.
– Дайте мне посмотреть! – скомандовала Агнес. – Не будьте глупой, у вас нет ничего такого, чего нет у других! О, Боже мой!
Агнес прижала руку к губам, сглотнула, потом заговорила очень спокойно и раздельно:
– Послушайте меня, когда у вас последний раз было… вы знаете, когда это было в последний раз?
– Не помню, может быть, в мае.
– О, Боже! Потом точно не было?
– Кажется, да.
– Кажется? Вы не знаете? Вы не знаете, что с вами происходит? Вы не смотрели на себя?
– Что это? Что, Агнес, что?
– Иисус и святые угодники, она спрашивает, что это! У вас будет ребенок! Вы этого не знаете? Кто это? Где вы были? – выкрикивала Агнес, треся Ти так, что золотые кольца в ушах прыгали. – Как? Вы никуда не ходили!
От ужаса Ти не могла говорить. Расширенными глазами Агнес всматривалась в лицо девочки:
– Это не… это не может быть… это не этот проклятый Клайд? Говорите! Говорите!
Ти, шатаясь, встала.
– Боже мой, я говорила вам, Ти, я говорила… – Агнес обняла девочку, пытаясь ее утешить. – Вы догадывались, да? Вы должны были. И боялись об этом думать. Бедное дитя… этот дьявол… что нам с вами делать?
– Я не знаю… Мне никто никогда не говорил, – зарыдала она.
– Что мы будем с вами делать? Господи Боже, что? – повторяла Агнес.
Ужас женщины передался девочке, по коже побежали мурашки, зубы застучали.
– Вы мерзнете! – Агнес натянула на Ти одеяло. – Такая жара, а вы мерзнете. – Она растерла Ти спину, раскачиваясь и причитая. – Мужчины! Я вам говорила…
– Ты не говорила мне…
– Вы правы, я рассказала недостаточно. Мужчины! Им нельзя доверять, ни одному из них. И чем скорее девочка заучит это, тем лучше для нее. О, этот мир поганое место для женщин, да, да…
– Что со мной будет, Агнес?
– Я не знаю, но я знаю только одно, я позабочусь о вас, не сомневайтесь ни на минуту. Агнес позаботится о вас.
В этой нарядной комнате, в это обычное утро, посреди обычных утренних звуков – голосов, звона косы на лугу, пения птиц за окном – плакали две женщины, одна от страха, другая от гнева.
Подобно животным, боящимся покинуть свою клетку, Ти всю неделю просидела в комнате. Агнес приносила ей на подносе еду, но она не могла есть.
– Что говорит Дедушка?
– Что тут говорить? Его сердце разбито.
– Он будет со мной разговаривать?
– Будет, будет.
Она хотела знать, что происходит, что должно случиться. Стоя за приоткрытой дверью, она ясно слышала разговор Дедушки и Агнес. Они сидели в кабинете.