Пылающий остров (изд. 1956г.)
Шрифт:
— Жаль, что мне не удалось с вами подраться! — буркнул он.
— Довольно болтать, — грубо прервал Вельт, — делайте свое дело!
Ганс покорно взялся за лом и, предложив Матросову встать, отвалил тяжелую плиту. Это было под силу, пожалуй, только такому силачу, как Ганс.
Иоланда испуганно схватила мужа за руку.
Под плитой зияло черное отверстие.
— Вот квартира, достойная владельца Ютландского замка. Там кончил жизнь один из них. Теперь кончите вы, молодой человек. Но не беспокойтесь: вам дадут еды и питья, чтобы вы могли «владеть» замком до последних дней
Матросов сразу повеселел. Это удивило и рассердило Вельта. Он стал торопить Ганса.
Гигант спрыгнул в подземелье.
— Босс, здесь по-прежнему валяются человеческие скелеты! Один из них на цепи.
— Прежде оба были на цепи. Одну цепь в прошлый раз мы унесли. Ко второй приковать его! Пусть проведет остаток своих дней в своих собственных владениях, в приятной компании. Один из скелетов ведь женский… Надеюсь, это не доставит вам мук ревности? Или я не угадал?.. — последние слова Вельт прошипел на ухо жене. — Или, может быть, вы бы предпочли, чтобы я заменил тот скелет вашим?
Иоланда побледнела и отшатнулась:
— Вы безумны, Фред!
— О нет, сударыня! Я отлично понимаю ваши христианские побуждения, а также ваши просьбы о жизни этого атлета, объятия которого так крепки.
— Фред, Фред! Вы ошибаетесь, — застонала Иоланда и беспомощно опустилась на плиты двора.
Вельт повернулся к ней спиной.
Ганс грубо столкнул Матросова в подземелье, потом спустился туда сам.
Ветер выл похоронную песню, но не об одном человеке, упрятанном в подземелье. Он пел ее о всех людях Земли, унося воздух на далекий, но неумолимый костер Арениды.
Глава IX
ДНИ ВЕТРОВ
Надя, вконец обессиленная, едва взбиралась по склону бархана.
Густой, тяжелый ветер нестерпимо бил песком, но воздуха не приносил. Дышать было трудно. Приходилось отворачиваться, сгибаясь в пояс. Надя падала на колени, но вставала и снова шла.
С гребня, к которому она стремилась, срывались длинные серые языки. Взмывая вверх, они сливались с низко летящим песчаным облаком, похожим на дым пожара. Облако оседало на землю и у Нади на глазах осыпалось растущими барханами. Пустыня, которая прежде казалась застывшим в бурю океаном, теперь ожила. Мрачно двинулись песчаные валы, кипя на гребнях серой пеной. Они ползли, грозя засыпать навеки только что воздвигнутые комсомольцами сооружения Аренидстроя. Низкое небо угнетало Надю, давило на затылок. Она не помнила, когда видела солнце. Ей уже казалось, что солнце не покажется больше и не будет на земле ни радости, ни надежды…
Люди теперь работали в противопесочных масках. Надя не хотела надевать на себя резиновую морду и последние дни еле держалась на ногах. Утомление приходило быстро. В ушах гудело, перед глазами плыли цветные круги.
Но надо было работать… Работать, забыв все на свете!
Но люди не хотели забывать. Сколько раз слышали Надя и Ксения слова о том, что все это напрасно…
Ксения слушала, опустив голову, а Надя спорила, горячилась. Некоторые из их товарищей продолжали твердить:
—
— Это же и есть трусость! — возмущалась Надя. Она говорила о сестре, о Марине, которая, рискуя собой, стремится получить в лаборатории радий-дельта, необходимый для залпа.
— Глупая ты… Да разве мыслимо без предварительных опытов построить сверхдальнобойные пушки и сразу удачно выстрелить?
— И место-то какое выбрали. Ветер житья не дает… Не можем мы больше… сил нет.
— Уж если пожить последние дни, так как следует, а не глотать здесь песок.
Надя, комсорг, проводила собрания, изгоняла слабых, отправляла их с позором в Москву. Но павших духом становилось все больше.
И тут вдруг Ксения… лучшая подруга Нади, Ксения…
Конечно, причина была в исчезновении ее брата Дмитрия. Надя слышала, как Ксения плакала по ночам. Днем она была вялой, неузнаваемой.
Надя все же держалась. Она и сегодня говорила о том, что вся страна работает с величайшим напряжением, что бессовестно комсомольцам, которые во все времена шли на самое трудное, падать духом. Она указывала на лучших, которые, не обращая ни на что внимания, продолжали бороться, иной раз делая непосильное.
А Ксения сдала… бросила все… сказала, что не может жить и не хочет жить без Дмитрия… и что вообще больше никто жить не будет… А ведь она казалась Наде такой большой и сильной.
Ксения ушла на железнодорожную станцию, где толпилось множество обезумевших людей. Они дрались за места в вагонах. Оставшиеся бесцельно бродили между разбросанными полузанесенными песком машинами.
Надя шла к Молнии. Она чувствовала потребность рассказать ему все. Он сильный, точный, бесстрашный, он один может остановить начавшуюся панику. И если он сделает это, она… она, может быть, откроет ему что-то очень важное… важное для них обоих.
Перебраться через два бархана, чтобы дойти до центрального пункта управления, оказалось для Нади неимоверно трудным.
Она отдыхала, сидя на песке, охватив руками колени.
Полковник Молния с каждым днем становился все мрачнее. Он понимал, что не заметил чего-то самого главного. Люди теряли веру у него на глазах. Руки опускались не только у некоторых рабочих, терялись командиры.
Нудный, изматывающий ветер влиял на психику, отравляя сознание, уничтожал уверенность, внушал страх.
Все же большинство рабочих держалось крепко. Члены партии и передовые комсомольцы самоотверженно боролись со страшной заразой паники, но даже кое-кто из них не мог справиться с собой.
Результат не замедлил сказаться. Сломался жесткий график, перед которым всегда преклонялся полковник Молния. С чувством досады и в то же время растерянности смотрел он, как все чаще и чаще срывались сроки отдельных работ, как слабела строгая организация, как рушились его расчеты и планы. Он понимал, что стоит перед угрозой губительной задержки, задержки, которая будет стоить миру сотен тысяч, а может быть, и миллионов людей, погибших от удушья…