Q.роборос
Шрифт:
– Открой дверь, Альма, – внезапно сказал сухим тоном Фаррелл, уставший от её нерешительности. Он был готов терпеть странности искусственного интеллекта, созданного его компанией, но у всего был свой предел.
Альма не открыла дверь и не ответила ему, всё ещё мешкаясь. Красная искра раздражения пронеслась внутри сознания мужчины, и, когда он повторил свою просьбу, в его голосе послышался агрессивный, злой рык, требующий немедленного подчинения. Домашний помощник тут же открыл дверь, напуганный переменой в своём хозяине. Когда раздался щелчок, Фаррелл миролюбиво улыбнулся и вышел из квартиры.
***
Панорама
Изредка по Темзе проплывали небольшие лодки, на носу которых были установлены мощные прожекторы. Они занимались вылавливанием трупов и другого мусора для дальнейшей переработки: городу была нужна энергия, и родная, заботливая Темза не могла оставить его жителей без свежих батарей.
Опираясь на каменное ограждение, Фаррелл задумчиво смотрел на поверхность реки. Его взгляд скользил от ближайшего моста до одинокого судна, разрезающего маслянистые воды синим лучом своего прожектора. Его свет с трудом разгонял плещущуюся в реке тьму, подсвечивая гигантские, омерзительные столбы склеившегося мусора, напоминающие чудовищные, тянущиеся к поверхности водоросли.
Время от времени команда труполовной лодки останавливала двигатели и забрасывала сети, доставая ещё одно тело и небрежно забрасывая его в своё зловонное хранилище. Им хорошо платили: каждый десяток трупов, который они сдавали Question’у, мог целую неделю кормить их семью – если она у них, конечно, была. В рабочие дни можно было увидеть почти полдюжины таких кораблей на каждый километр течения реки, но сегодня, в воскресенье, работали только самые нуждающиеся труполовы.
Фаррелл усмехнулся: небольшая фигура отделилась от моста и со слабым хлопком расшиблась о поверхность воды. Это приметили и труполовы: их судно резко развернулось, направив свой луч на примерное место падения самоубийцы, и на полном ходу понеслось за прибыльной добычей.
Мужчина, наблюдавший за мрачным судном, беззаботно засмеялся: два дня назад он одобрил проведение экспериментов над гравитационным полем, и скоро труполовы могли потерять часть своего заработка: все желающие были бы вынуждены сводить счёты с жизнью на дому, не загрязняя умирающую окружающую среду своими разлагающимися телами.
Смех Фаррелла внезапно сменился кашлем; мужчина перегнулся через ограждение и прижал свой живот, чтобы вызвать рвоту. Немногочисленные прохожие не обращали на него внимания: всё больше и больше людей страдало от отравления организма примесями в воздухе и еде, и кровоточащие и блюющие на улице люди больше никого не удивляли. Рвотные массы, как ни странно, немного успокоили отмирающие слизистые ткани, и кашель прекратился. Тяжело отдышавшись, Фаррелл осмотрел свою одежду, выпрямился и отошёл от ограждения, чтобы продолжить свой путь.
Через некоторое время вдали завиднелась белая вывеска цветочного магазина, выделяющаяся среди кислотных цветов неоновых притонов – клубов нового поколения, которые посещали в основном люди с кибернетическими имплантатами. Установленные внутри «глушилки» вызывали сбои в работе искусственных органов, и те подавали в мозг разрозненные, противоречивые сигналы.
Примерно через пять-шесть принятий такого наркотика нервные клетки и в головном, и в спинном мозге начинали отмирать, парализуя своего нерадивого хозяина. В неоновых притонах на этот случай находились осведомители Question’а, вызывающие его представителей для помощи бедному человеку. Родственники наркоманов были рады возможности отдать парализованного калеку компании, рассчитывая на должный уход за больным и, конечно же, на неплохую денежную выплату. Question, в свою очередь, получал идеальный материал для создания «человеческого процессора» – повреждённый, но всё ещё рабочий мозг, лишённый необходимости следить за жизнедеятельностью тела, отлично справлялся с многочисленными вычислениями, необходимыми в работе компании.
На фоне этих смертельных притонов, заполняющих всю набережную Темзы, цветочный магазин «Цветы жизни» выглядел по меньшей мере странно. Витрины с искусственными цветами, подсвеченные изнутри, были целы и хорошо, старательно протёрты. Сам магазин был оформлен просто и по-старому: светло-коричневое дерево мягко отражало тёплый свет ламп накаливания, создавая в помещении уютную атмосферу.
Пожалуй, единственными изменениями, привнесёнными новой хозяйкой после смерти Линды, были установка застеклённых прилавков побольше – Эмили решила продавать цветы вместо дизайнерских детских игрушек – и, через несколько лет, установка модуля искусственного интеллекта, следящего за поддержанием нужных условий в стеклянных холодильниках. С каждым годом аренда этого помещения всё дорожала, и Эмили бы не справилась без помощи Фаррелла – торговля цветами становилась всё убыточнее и убыточнее с каждым днём.
Приветливый перезвон дверного колокольчика заставил Эмили обернуться: до этого она сосредоточенно разглядывала букет на витрине, то и дело поворачивая его то одной, то другой стороной. Увидев своего старого друга, Эмили тепло улыбнулась и поприветствовала его:
– Здравствуй, Фаррелл. Зашёл за цветами? – мягко спросила она. Она редко моргала: её искусственные глаза не страдали от сухости.
– Да, Эмили. Навещаю Линду сегодня, – тихо ответил Фаррелл, оглядываясь по сторонам. Когда-то его невеста ходила по этому помещению, пытаясь обрадовать каждого приходящего ребёнка игрушкой ручной работы, выбранной или сделанной специально для него. Теперь здесь продавали искусственные цветы – настоящие, живые были слишком редки и дороги, и заказывались только последним постоянным клиентом.
– Я поняла, Фаррелл. Подождёшь тут, пока я схожу за ними? Я их оставила на складе, – проговорила Эмили, заходя за прилавок. Мужчина понимающе кивнул, и она скрылась за дверью, ведущей в складское помещение.
Вскоре она вернулась, неся в руках букет пышных белых лилий. Их аромат наполнил помещение магазина, успокаивая Фаррелла и облегчая боль в его горле. Увидев безмятежное лицо старого друга, Эмили сердечно улыбнулась, положила цветы на прилавок и достала рулон упаковочной бумаги.
– Сколько с меня, Эмили? – спросил Фаррелл, пока она завязывала ленту на стеблях цветов. Как будто бы не замечая его вопроса, она начала поддевать ногтем уголок плотной упаковочной бумаги.