Шрифт:
Я глубоко вдыхаю: в голове все перепуталось. Потом возникает предчувствие.
— Ты с ним встречался.
Он кашляет:
— Некоторое время я был на возбужденном против него процессе: я надеялся, что он выведет меня на тебя. Едва узнав эту новость, я поспешил в Болонью. И как раз успел встретиться с ним, так как Леандро Альберти, главный инквизитор, уже решил передать его в Рим, чтобы не брать на себя ответственность, расследуя столь важное дело. В данный момент Манельфи повторяет свои признания перед конгрегацией «Святой службы». Дни всех тех, кого он повторно крестил в эти годы, сочтены. — Взгляд его серых глаз перемещается с меня на Жуана. — А вы молодцы. Печатать «Благодеяние Христа», установить контакты со всеми этими интеллектуалами. Удар Понтормо оказался просто восхитительным. Анабаптизм был настолько абсурдной идеей, что она могла сработать. Но вам не удалось сделать этого. Не удалось, так как вы пошли против
Жуан элегантным жестом моментально вытаскивает шпагу из ножен:
— Тогда, ваше превосходительство, позвольте мне по крайней мере получить удовольствие, лично отправив вас в преисподнюю, лишив возможности насладиться лицезрением плодов собственного труда.
Гресбек неподвижен. Он даже не смотрит на лезвие.
Я поднимаю руку:
— Нет. Ты нам еще не все сказал. Ты знал, какая судьба тебя ожидает, ты знал это уже тогда, когда посмотрел мне в глаза. Ты можешь молчать. Ты можешь ничего не сказать и встретить свою смерть, заставив нас всех страдать от неуверенности.
Он улыбается:
— Мое время истекло, Герт. Как только евреев поставят на колени, Караффа прикажет убить меня. Я слишком много знаю.
— Но ведь есть еще что-то, так?
— Не существует превосходных планов. Не бывает ни одной интриги, застрахованной от непредвиденных обстоятельств. Неожиданности случаются всегда: мелочь, которая может разрушить все в последний момент из-за того, что о ней забыли или не обратили на нее должного внимания, внезапно превращается в ключ, с помощью которого можно разобрать весь механизм.
Жуан опускает шпагу:
— О чем вы говорите?
Гресбек:
— И у меня больше нет прежнего огня в крови, Герт. Я уже мертв. Покончишь ли со мной ты или наемные убийцы Караффы — не слишком большая разница. Всю свою жизнь я выполнял приказы. Но я все же могу позволить себе другой конец, чем тот, что ждет меня за ближайшим углом. Я могу предоставить эту привилегию тебе, капитан Герт, сопернику и врагу всей моей жизни.
— Почему?
— Потому что мы две стороны одной и той же монеты, потому что мы оба сражались на одной и той же войне, и никто из нас не вышел победителем. На поле боя господствует Караффа, надежды голодранцев растоптаны в грязи, но даже Коэле должен уйти со сцены.
На этот раз улыбаюсь я: слова слетают с моего языка легко, словно сами собой:
— Ты ошибаешься, Генрих. Хотя в это довольно легко поверить, мы с тобой совершенно не похожи друг на друга. Ты сражался на чужой войне, всегда подчинялся приказам, выполнял свою часть чьего-то Плана. Ты кому-то служил всю свою жизнь ради цели, воплощения которой в жизнь ты так и не увидишь — и в этом твое поражение. Ты сам не сражался на поле боя, как тысячи нищих и еретиков, боровшихся против своих господ и против власти Рима. У тебя ничего не осталось — даже удовлетворения от того, что ты сделал. Именно поэтому ты и должен дать мне последний шанс, потому что это и твой последний шанс вернуть себе жизнь, которую ты продал другому.
Он долго молчит. Наконец его рука скользит под куртку, и он вручает мне лист бумаги.
— Манельфи выдал нам не только имена своих собратьев по вере. Встретившись с инквизитором, он рассказал одну историю. Историю о еретике, путешествовавшем по округе и повторно крестящем людей, и о кардинале, впоследствии ставшем папой. История, которая, если будет услышана нужными людьми, разрушит весь План Караффы.
Et in primis interrogatus de quis eum initiavit doctrinae anabaptistae, respondit: [105]
Во Флоренции Тициан начал проповедовать мне анабаптистскую доктрину и повторно окрестил меня, заявив мне, что я не был действительно крещен в детстве, потому что тогда я не верил. Он рассказал мне о древнем поверье анабаптистов, по которому христиане не могут становиться судьями или господами, владеть принципатами или царствами. Это первый принцип анабаптизма. Но анабаптисты не отрицают божественного происхождения Христа, как и новых статей, принятых на Соборе, который проходил в Венеции, как я уже говорил.
Вышеупомянутый Тициан заявил, что анабаптисты пользуются благосклонностью Нашего господина Юлия III и что он может доказать это, так как встречался с ним до его избрания папой.
Interrogatus an credat dictum Ticianum convenisse ad cardinalem Ioannem Mariam Del Monte, respondit: [106]
Вышеупомянутый Тициан рассказывал мне, что проговорил с Его Преосвященством, кардиналом, целую ночь, обсуждая различные вопросы. И, в частности, печально известную книжонку «Благодеяние Христа» и ее автора, монаха Бенедетто Фонтанини из Мантуи. Тициан сказал мне, что спросил Его Преосвященство относительно содержания ереси в этой книге, и Его Преосвященство согласился с ним, что никакой ереси в ней нет. Item: [107]
Item: Тициан — на короткой ноге со многими интеллектуалами, придворными и даже знатными господами, он пытался их всех убедить в преимуществах анабаптистской доктрины и в пользе, представляемой ставшей притчей во языцех книжонки «Благодеяние Христа». Это он проделал во Флоренции с придворными Козимо де Медичи, а также в Ферраре с принцессой Ренатой д'Эсте.
Item: подобная попытка убедить в угодности Господу анабаптистской доктрины была предпринята Тицианом, названным в моей исповеди, фамилии которого я не знаю, и в отношении Святого Отца. И по этой причине я знаю, что именно он принес анабаптистскую доктрину в Италию и постоянно путешествует по округе, проповедуя и обучая этой доктрине.
105
На вопрос, кто первым познакомил его с анабаптистской доктриной, ответил… (лат.)
106
На вопрос об отношениях вышеупомянутого Тициана с кардиналом Иоанном Марио дель Монте, ответил… (лат.)
107
А также (лат.).
Он ждет, пока Жуан закончит читать.
— Эта самая удивительная часть исповеди Манельфи, признания, сделанного Пьетро Манельфи Леандро Альберти, инквизитору Болоньи. Один ее экземпляр уже попал в Рим вместе с самим раскаявшимся, и можете не сомневаться, он будет изъят одним из людей Караффы, как только попадется ему на глаза. Второй экземпляр с подписями допрашиваемого и допрашивающего я получил от того же Альберти с заданием доставить его Караффе собственноручно. Я скопировал этот отрывок перед тем, как положить все досье в филиал Фуггеров в Немецком Фондако. Это, без сомнения, самый ценный депозит, когда-либо хранившийся в их сейфах, и, к счастью, они даже не подозревают об этом. Там черным по белому написано, что человек, разыскиваемый всей инквизицией, баптист Тициан, имел возможность сблизиться с кардиналом дель Монте до его избрания папой и убедить его в отсутствии ереси в «Благодеянии Христа» до такой степени, что побудил его способствовать освобождению его автора. Фонтанини действительно покинул карцер благодаря вмешательству кого-то из сильных мира сего. Глава ордена бенедиктинцев близко знаком с папой дель Монте. Это может послужить убедительным доказательством правдивости рассказа.
Мой смех звучит, как еще одно подтверждение.
— Как ни абсурдно все это звучит, но так оно и есть.
Микеш все еще в недоумении:
— Но я не понимаю, почему же эта исповедь настолько ценна.
Гресбек отвечает совершенно серьезно:
— Гисльери со своими дружками прижимают к ногтю спиритуалистов одного за другим, как ответственных за распространение «Благодеяния Христа» в собственных епархиях. Караффа на Тридентском соборе открыто обвинил их в том, что они не только не препятствовали его распространению, но и во многих случаях способствовали ему. Как вы думаете, что произойдет, если сами инквизиторы узнают об интересе папы к автору и к содержанию «Благодеяния Христа»? Что случится, если кардиналы, находящиеся под следствием, услышат о существовании подобного свидетельства и сумеют защититься от выдвинутых против них обвинений?
Жуан нависает над столом:
— Караффе несдобровать. Но кто гарантирует, что подобный документ действительно существует?
— Ни вам, ни мне нечего терять.
ГЛАВА 43
Венеция, 5 ноября 1551 года
Двух дней бодрствования и всего восьми часов сна для пятидесятилетнего больного старика вполне достаточно, чтобы не суметь правильно зашнуровать камзол. Лишь с третьей попытки мне наконец удается справиться с этим будничным делом. Скапливаю в себе возбуждение, необходимое для того, чтобы справиться с усталостью.
Гресбек уже в прихожей, завернутый в плащ, он прислонился спиной к комоду с запрокинутой назад головой. Он глубоко дышит, словно пытаясь сконцентрироваться. Огнестрельного оружия у него не будет. Только кинжал. Он стар так же, как и я. Я могу ему доверять.
Пульсирующая боль в запястье, постоянно плотно забинтованном тонкой яркой восточной тканью, сложенной несколько раз так, чтобы она стала шириной с ладонь. Она закрывает чуть меньше половины предплечья.
Он войдет в агентство, не вызвав подозрений. У него там карт-бланш — Фуггер знает, с кем иметь дело.