Шрифт:
— И да защитит тебя Господь.
— И да осветит Он тебе путь в ночной тьме.
Братья подбадривают его, и его тень быстро исчезает, карабкаясь вслед за ним вверх по лестнице.
ГЛАВА 10
Антверпен, 4 марта 1538 года
— Больше я никогда не видел его. Уже много лет спустя до меня дошли слухи, что в конце того же года он умер в Базеле от чумы.
В горле у меня пересыхает, но со временем все слабеет, даже тоска.
— А его семья?
— Их всех приютили в доме брата Якоба Дашера. Гута схватили 15
Элои — темный силуэт в кресле за массивным сосновым столом.
— И куда же ты тогда направился?
— В Аугсбурге я узнал, что мой старый товарищ по учебе живет в Страсбурге. Его звали Мартин Боррхаус по прозвищу Целлариус. Когда я писал ему с просьбой о помощи, я знал, что он окажется истинным другом. — Стакан снова полон: это поможет мне все вспомнить или напиться пьяным, что, впрочем, не слишком важно.
— Итак, ты отправился в Страсбург?
— Да, в баптистский рай.
ГЛАВА 11
Страсбург, Эльзас, 3 декабря 1527 года
Каблуки привратника стучат у меня над головой, когда мы проходим в дом. Анфилада просторных залов, где скрещиваются взгляды персонажей, изображенных на холстах и гобеленах, а безделушки самых разных форм и из всех возможных материалов теснятся на блестящем дереве и мраморе роскошной мебели.
Меня приглашают расположиться на диване между двумя большими окнами. Занавес едва скрывает роскошные формы лип в парке. Привратник снова проходит наверху в своих черных туфлях, стучится и появляется с другой стороны двери. Голос мальчика нудно твердит странные звуки, которые я тоже, как помнится, зубрил еще в школе, когда учил древние языки.
— Господин, посетитель, которого вы ожидали, прибыл.
В ответ — скрип отодвигаемого стула по полу и слащавый голос, торопливо прерывающий слова школяра:
— Хорошо, очень хорошо. Сейчас я отойду на минуточку, а ты в это время повтори эвристические и саркастические парадигмы, ладно?
Он останавливается прямо против дверей — выход опытного актера:
— В лучшем месте и в лучшее время, не так ли?
— Надеюсь на это, друг мой.
Мартин Боррхаус, прозванный Целлариусом, один из тех людей, с которыми я никогда не думал встретиться снова. До меня доходили слухи о его назначении наставником детей высшей знати, и я был уверен, что наши пути никогда не пересекутся.
Он, напротив, утверждает, что всегда надеялся на нашу встречу, а когда переехал в Страсбург — на то, что она состоится именно здесь. Он говорит, что студенты, заполнявшие аудитории Виттенберга, преисполнившись большими симпатиями к Карлштадту, чем к Лютеру и Меланхтону, покинули этот город, переехав в Эльзас. И сам Карлштадт тоже.
Он
Повозка, везущая куски песчаника, с трудом продвигается по мощенной булыжником площади. Колокольня у собора Богородицы — самое высокое и внушительное здание, которое мне доводилось видеть за всю свою жизнь. Она расположена с левой стороны фасада, а еще через несколько лет ее близнец справа удвоит величие этого необыкновенного здания.
— У печатников, — вещает Целлариус, — нет проблем с публикацией самых последних рукописей. «Благословением Гутенберга» мы называем их привилегии перед многоуважаемыми коллегами из других регионов. Ибо именно здесь отец книгопечатания открыл свою первую типографию.
— Мне очень хотелось бы посетить ее, если это возможно.
— Конечно же, но вначале нам необходимо заняться более важными делами. Этим вечером ты обязательно должен познакомиться с собственной женой.
— Моей женой? — изумленно переспрашиваю я. — Я женат, а никто не удосужился сообщить мне об этом!
— Урсула Йост, девушка, вскружившая головы половине Страсбурга. Ты, Линхард Йост, — ее муж.
— Ладно, дружище, давай разбираться по порядку. Мне приятно узнать, что она роскошная женщина, но, прежде всего, кто этот Линхард Йост?
— Ты писал мне, что хочешь пожить спокойно, сменить имя, чтобы ищейки навсегда потеряли твой след? Доверься Мартину Боррхаусу: теперь я стал экспертом в подобных вещах. Страсбург полон людей, которые хотят замести свои следы. Ко всему прочему, Линхарда Йоста никогда не существовало, и это все значительно упрощает. Урсула тоже не замужем, хотя, едва прибыв в город, объявила себя замужней дамой.
— И почему, если мне будет дозволено спросить тебя?
— По множеству причин, — отвечает Целлариус с тем же выражением, с каким объяснял мне суть учения святого Августина. — Женщину, путешествующую в одиночестве, большинство в городе сочтет ведьмой, в то время как она предпочитает не слишком обращать на себя внимание: я даже не знаю, действительно ли ее зовут Урсулой. К тому же благородный господин, в доме которого она гостила вплоть до последнего времени, начал оказывать ей чересчур пристальное внимание, делая сомнительные предложения…
— …И рассказ о муже Линхарде, который рано или поздно объявится, должен был охладить его пыл, насколько я понимаю. — Я смеюсь. Встреча со старым другом действительно подняла мне настроение. — Хорошо. Что еще я должен узнать?
Солнце пытается прорваться между темными тучами. Луч света разрывает серое одеяло и освещает лицо Целлариуса.
— Я старался как можно меньше распространяться по твоему поводу. Ты был моим сокурсником в университете. У тебя были какие-то неотложные дела, и только теперь ты смог приехать к собственной жене, которая здесь, чтобы поговорить с Капитоном. [27]
27
Капитон Вольфганг Фабриций (Фабрициус) — немецкий гуманист и реформатор религии (1478–1541).