Раб и солдат
Шрифт:
Но бог миловал. Успели укрыться в севастопольской бухте до пика шторма. Встали на карантинную стоянку. Потянулись дни ожидания и опустошения капитанского погреба. А чем еще заниматься? Есть,
Я не отлынивал от застолий в капитанской каюте. Но мыслями был уже дома.
Дома? Хороший вопрос. Интересно, что выберет Тамара? Где мы бросим якорь (вконец оматросился, похоже)? Нас ждал непростой разговор, если она выберет Крым. Что мне тогда делать? Я в Эриванском полку служу. В Грузии. И мне, хочешь-не хочешь, туда лежала дорога.
Наконец, настал последний день карантина. Две недели закончились. Все радовались и ждали удовольствий, которые дарит моряку берег. Торопливо грузились в шлюпки. Меня, в знак уважения или из желания поскорее спровадить, пропустили в первую.
Шлюпка высадила меня у здания Адмиралтейства. Меня ждали на пристани. Но не жена и не родные. Морской патруль во
— Поручик Варваци? Вам придется проследовать с нами. Вас ждет адмирал Лазарев.
У меня упало сердце. Не было печали, так черти накачали! Что главному моряку Черноморья от меня потребовалось?
Меня проводили прямо в кабинет человека, которого называли грозой султана. Золотые эполеты и аксельбант, тонкие губы, опущенные уголки рта, аккуратные бачки и забавный чубчик, зачесанный вверх. Но желания посмеяться не возникало. Он придавливал умным злым взглядом и своей манерой выглядеть небожителем.
Не удостоив меня и улыбкой Лазарев буркнул:
— Не люблю греков. Но выхода нет. Поручик! Спаси моих моряков!
Кажется, кофель-нагелем приложили по голове не Бахадура.
[1] Участников польского восстания 1830–31 гг. отправляли не только на Кавказ, но и на флот. Кто там только не служил! Казанские татары, эстонцы и, конечно, наказанные за восстание поляки.