Раб своей жажды
Шрифт:
— Что вы с ним сделаете? — крикнул я.
Полидори обернулся, задержавшись в дверях.
— А вы что думаете? — спросил он. — Засушу!
Он расхохотался шипящим смехом, захлопнул дверь и я услышал, как в замке повернулся ключ.
— Почему это вас так волнует?
Я обернулся. С балкона над холлом за мной следила Сюзетта. Я пожал плечами.
Сюзетта поманила меня движением
— Поднимайтесь, и мы вместе подождем Лайлу.
Я вздохнул и прошел через холл к лестнице.
— Вы ведь ненавидите его, не так ли? — осведомилась Сюзетта, протягивая мне руку.
— У меня нет ненависти к людям, — признался я. — Это было бы пустой тратой времени.
— Почему?
— Потому что поддаваться эмоциям — всегда пустая трата времени.
Сюзетта задумалась над моими словами. Ее строгое личико нахмурилось.
— А чему же тогда поддаетесь вы?
— Суждению.
— О чем?
— О том, как оценить чье-либо воздействие на окружающих.
— И если это плохое воздействие, то таких вы ненавидите?
— Нет, — покачал головой я. — Говорю, во мне нет ненависти. Я стараюсь… противодействовать.
— Противодействовать… — Сюзетта повторила это слово, будто на нее произвела впечатление его длина. — Так, вы хотите противодействовать ПОЛЛИ?
Я заглянул в ее большие глаза и почувствовал себя не в своей тарелке оттого, какой оборот принял разговор с маленькой девочкой. У меня появилось ощущение — необычное при разговоре с ребенком, — что она мной играет.
— Я не верю ему, — сказал я наконец, — вот и все.
Сюзетта молча кивнула. Мы вошли в комнату. Я сел на диван, а Сюзетта уселась рядышком, продолжая смотреть на меня немигающим взглядом.
— Вы не верите ему, потому что он дает людям опиум?
— Опиум, — нахмурился я. — Вы слишком юны, чтобы знать о таком.
— Но мы соседи с лавкой ПОЛЛИ. Как же я могу об этом не знать?
Она не улыбнулась, но мне показалось, что в глазах ее блеснул смешливый огонек, показывающий, что она считает нашу беседу забавной.
— Кроме того, — добавила она, играя колечком, стягивающим ее волосы, — Лайла говорит мне, что хорошо знать разное. Вы так не считаете?
— Нехорошо знать об опиуме.
— Но вы-то знаете.
— Да. Потому что я должен знать, от чего люди болеют.
— Тогда, выходит, вы сами курили опиум?
Я нахмурился, но ее лицо оставалось
— Нет, — пробормотал я.
— А почему?
— Потому что предпочитаю, чтобы мозг у меня был чист и хорошо работал. Не хочу одурманивать его. Жажда опиума неутолима, Сюзетта. Вы понимаете, что такое ненасытность?
Она кивнула.
— Хорошо, — сказал я. — У меня тоже есть своя ненасытность, но к естественному возбуждению, к стимуляции моих мыслительных способностей. Я видел, как вы играли в шахматы… вы, как и я, любите задачи и загадки.
Она снова медленно кивнула.
— Тогда обещайте, никогда, никогда не курить опиум. — Я постарался придать себе как можно более строгий вид. — Если уж зависеть от чего-то, так лучше от возбуждения своих же собственных сил, своих же умственных способностей.
— Как с Шерлоком Холмсом.
— Да, — подтвердил я, не желая признаваться, что еще не прочел ту повесть о нем. — Да, если хотите.
— В таком случае, — заговорила Сюзетта, вновь играя колечком, — когда хотите быть бдительным, настороже, вы…
— Да?
— Вы принимаете кокаин?
Она, должно быть, заметила мое удивление, но не моргнула и глазом. На лице ее, как и прежде, отражалось лишь невинное любопытство. Я отвернулся. Джордж был прав — ей действительно нужна, по меньшей мере, няня. И только я подумал о том, что надо сказать об этом Лайле, как на лестнице послышались шаги, и Сюзетта, соскочив с дивана, подбежала к двери.
— Лайла! — воскликнула девочка, бросаясь обнимать входящую Лайлу.
Та тоже обняла Сюзетту, подхватывая ее на руки. За ними высился какой-то человек в вечернем костюме — темнолицый, бородатый, с чалмой на голове. Я сразу узнал его — это был раджа.
Секундой позже я вспомнил, что на самом деле это Джордж. Такие ошибки памяти всегда дают пищу для размышлений, ибо, вглядевшись в лицо человека, я был поражен преобразившейся внешностью своего друга. Короче говоря, я не мог узнать его — вместо простодушного, жизнерадостного сэра Джорджа Моуберли на меня смотрел человек, обуреваемый ревностью и похотью.
— Джордж, — сказал я, протягивая руку.
Джордж взглянул на нее, и губы его задрожали, словно от ненависти ко мне. Однако он сдержался и пожал мне руку, а я вдруг содрогнулся. Не знаю почему, но меня вдруг охватили отвращение и страх. Я вспомнил, как Люси и Стокер рассказывали, что почувствовали при виде раджи. Теперь я тоже, даже зная, кто это на самом деде, испытал нечто подобное. Джордж, по-видимому, заметил мое отвращение и нахмурился, а я, чтобы не выдать себя, начал говорить ему комплименты, восхваляя качество его грима и костюма, улыбаясь как можно более добродушно: