Рабин Гут
Шрифт:
Рабинович, естественно, об обвинениях в колдовстве и думать не мог. Он-то человек просвещенный (особенно после общения с Горынычем). Умеет всему находить рациональное объяснение. Откуда же Сене было догадаться, что не поймут местные аборигены, почему огромный дракон, едва не спаливший полстраны, превратился в уродливого карлика! Ну, тупые они!
Это мы уже знаем, что у Горыныча физиология так устроена. Злится он – раздувается, как мыльный пузырь. А когда расстроен или боится, то на пересушенный изюм становится похож. Но аборигены к таким выкрутасам привыкнуть не успели. Поэтому досталась
Вот мой Сеня и поступил мудро. Неожиданно для всех он пал ниц перед испугавшимся Поповым и начал превозносить святость этого человека (о которой и так уже ходила молва), при помощи слова божьего уменьшившего страшного зверя.
– Попробуй еще раз что-нибудь проорать! – прошипел Рабинович, не поднимая головы, почувствовав, что Попов наполняется божественным откровением и собирается исполнить во всю мощь своих легких что-то похожее на «Марсельезу».
– Не больно-то и хотелось! – фыркнул Попов, но отказать себе в маленьком представлении не смог.
– Встань с колен, сын мой, и лобызай крест, что спас тебя. И руку, этот крест державшую! – проговорил Андрюша густым дьяконским басом.
От такого предложения морда Рабиновича так перекосилась, словно ему в зубы килограмм зеленых лимонов запихали. Или мой собачий корм попробовать пришлось! Попов, едва сдерживая дикий хохот, епископским жестом протянул вперед свою пухлую ладонь. Сеня сам кашу заварил, поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как подчиниться этому бредовому требованию Андрюши.
– Ладно, гад. Все тебе зачтется. И бритье, и поцелуйчик этот! Я-то тебя облобызаю, но и ты, братан, терпи, – прошипел Сеня и вместо поцелуя укусил Попова за палец.
Андрюша едва не заорал от боли, но сдержался. За что и был вознагражден! После убедительной речи Рабиновича в святость Попова поверили все. И Андрюше пришлось стоять полчаса в царственной позе и совать для лобызания свою клешню под нос всем домочадцам Катберта. Рабинович наблюдал за этой процедурой с хитрой улыбкой.
– Поздравляю, Андрюша! – проговорил он, едва последний из аборигенов отпустил руку Попова. – Теперь у тебя полный букет. Я уж не говорю о дизентерии, чесотке и прочих мелочах. Но вон у того индивидуума я заметил явные признаки проказы…
Попов в неописуемом ужасе посмотрел на свои руки и бросился прочь из постоялого двора. В течение часа после этого события Рабинович с глубочайшим внутренним удовлетворением наблюдал в окно своей комнаты, как бедный Андрюша песком, глиной, местным мылом и еще бог весть чем оттирает «инфицированные» руки. Отыгрался на глупеньком, называется.
Поначалу Катберт наотрез отказался пускать Горыныча внутрь своего постоялого двора. Он потребовал поместить чудище в хлев. Но, увидев, как взбесились там коровы и лошади, не желавшие терпеть в своем обществе такого урода, пошел на попятный.
– Хорошо, ведите свое чудище в дом, – сдался Катберт. – Только пусть святой человек от него ни на шаг не отходит! А то мало ли что случиться может…
А Попов и рад! То ли у него с обонянием большие проблемы, то ли Андрюша был согласен и тухлые яйца нюхать, лишь бы от мух избавиться.
Кстати, когда меня блохи совсем одолевать начинали, я тоже к нашему монстру на обработку приходил. От его дыхания блохи дохнут не хуже мух. Одна беда – после такой химчистки приходилось полчаса в реке сидеть. Ждать, пока горынычевскую вонь из шерсти проточной водой вымоет.
В общем, когда наконец проблема с размещением нашего персонального дракона была решена, Сеня взялся за благоустройство последней из пяти снятых нами комнат. В ней Рабинович собрался разместить офис детективного агентства «Серые тени». Ему претил местный порядок заключать сделки, сидя за столом первого попавшегося кабака. Вот Сеня и решил цивилизовать этот процесс.
По специальному заказу Рабиновича для офиса был изготовлен стол, отдаленно напоминающий письменный. Кому как, но лично мне он всегда напоминал помесь пивной бочки с гладильной доской. Настолько замечательно были выдержаны плотником все необходимые пропорции!
Оснастив комнату несколькими деревянными креслами, больше похожими на стульчак инвалида Великой Отечественной войны, чем на самих себя, Сеня добавил к меблировке кособокий шкаф из неоструганных досок и успокоился. Я удивляюсь, что он у местных мастеров еще и телефон не додумался заказать! Вылепленный из глины, например…
Обустраивать рабочее место Сеня закончил ближе к вечеру. К тому времени на постоялом дворе Катберта успела побывать половина города. Кто-то желал облобызать ручку святого человека, кому хотелось просто послушать болтовню «очевидцев». Пришел даже в полном составе караван обожженных свекловозов. Их требования были предельно ясны и просты: раз чудище причинило им ущерб, то оно должно его отработать. Очаги у них в домах разжигать да дичь на охоте поджаривать. Умники какие! А «Педигри-пал» вам не мясо?!
Рабинович, естественно, имел на Горыныча свои виды и уступать его никому не собирался. Он ласково попросил Жомова объяснить излишне жадным колхозникам, где находится их место. Иван сделал больше: он им это место показал, закинув всех четверых в навозную кучу.
Буквально через минуту к Сене ворвался перепуганный Попов. Толпы фанатов, ищущих благословения, настолько достали его, что Андрюша не знал, где спрятаться. Сеня и тут нашел выход (рационализатор хренов!). Он попросту нацепил на меня воняющий Горынычем ошейник и вывел на крыльцо.
– Мурзик, сторожить! – А что еще я мог от него услышать?!
О-ох, будет и на моей улице праздник. Помяните мое слово, я этому скоту всю масленицу так испорчу, что у него первый блин в горле комом встанет! Ну не может Сеня нормально разговаривать! Вот и пришлось мне, не познавши ласки, сидеть и угрожающе рычать на всех, кто в дверь постоялого двора войти пытался.
Впрочем, желающих попасть внутрь очень скоро поубавилось. То ли из-за моего грозного вида, то ли из-за жомовской выходки. Как бы то ни было, но часов до девяти нас не тревожили. Зато потом к постоялому двору подкатила целая делегация. Со старейшиной Каммлана во главе.