Рабин, он и в Африке Гут
Шрифт:
– Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь, пожалуй, никто голодным не останется…
– Ну раз так все запущено, то это дело надо обмыть, – заявил Жомов. – И без пол-литры тут не разберешься, да и, если честно, задолбали вы все меня уже со своей простотой!
Честное слово, принюхиваясь к шарикам и пробуя их на язык, а по вкусу они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или взвыть, будто волку, от тоски.
Глава 4
То, что творилось утром в лагере переселенцев,
Менты тоже больших восторгов по поводу изменения рациона не высказывали. Более того, у некоторых (читай – «у Попова») появились крамольные мысли отблагодарить обоих эльфов хорошим куском гранита по желудку. И все же утешало одно – Лориэль вчера отчетливо дал понять, что никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного раньше. Конкретных сроков маленький паршивец, к сожалению, не назвал, но и командирскому верблюду Жомова было ясно, что, чем быстрее пойдешь, тем скорее устанешь… То есть, к конечному пункту путешествия прибудешь. Вот менты и торопились. Особенно если учесть, что смесь манной каши, хлеба и меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления внутрь.
– Перловка в армии и то приятней на вкус была, – недовольно пробурчал Жомов, с трудом пропихнув в желудок во время завтрака несколько кусочков манны. – Сеня, блин, труби общий сбор, иначе я так от этой дряни озверею, что мало никому не покажется.
Рабинович был полностью согласен с тем, что переселенцев следует поторопить с выходом из лагеря. Иначе они могли бы возиться у своих костров до утра, дожигая остатки дров. А потом начнется новый бунт и подстрекатели потребуют от Моисея еще каких-нибудь благ. Божьей росы в глаза, например. Кинолог себя упрашивать не заставил. Он быстро съел столько манны небесной, сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.
Старцы, похоже, встали раньше всех и успели не только покончить с завтраком и утренним туалетом, но и собрать вокруг одного из барханов всех тысячников. Старший офицерский состав сынов израилевых сидел на песке и благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались оправдать надежды благодарных слушателей и ярко расписывали особенности того, как теперь должны проходить ритуалы поклонения богу. В некоторых особо важных местах старцы даже представления в лицах разыгрывали.
В частности, в тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу агнца. Аарон, как верховный священник, изображал сам себя, а Моисей играл роль ягненка. Во-первых, потому, что все равно нормально говорить
– Я тебе поиграю с холодным оружием! – рявкнул Рабинович, подбегая к старцам. Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.
– Фу, Мурзик. Сидеть, – тут же включил свою вечную манию величия кинолог, а затем посмотрел на Аарона. – Я же предупреждал, чтобы не игрались ножами в лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех пор просто звереет, когда видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому нож брось на песок и стой спокойно.
Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив наконец, что его только что едва раньше времени не отправили экспрессом к праотцам, сердечно поблагодарил спасителей, а братца привычно огрел клюкой по хребту. Тот хрюкнул, но стерпел.
– Г-г-гы!.. – завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.
– Да пошел ты, – буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. – Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.
– Ну-ка, переводи. Не отлынивай, – наставил его Рабинович на путь истинный. – Что Моисей сказал?
– Ничего умного, – пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал «на гора». – Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете?
– Ничуть, – хмыкнул Сеня. – А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете.
Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал – нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.
Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.