Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли
Шрифт:
Вскоре после рождения первенца семья Юнгеров покинула Гейдельберг и переехала в Ганновер, где глава семейства стал почтенным владельцем аптеки. Переезды семьи вообще были весьма частыми. Они имели своим следствием то, что за годы учебы Эрнст сменил едва ли не десяток школ и гимназий, ни в одной из них не проявив каких-то особенных дарований и наклонностей. Места, где они жили, представляли собой небольшие немецкие городки Вюртемберга, Баварии и Саксонии. Но швабские земли оказались навсегда местом его привязанности. Как не вспомнить в этой связи Хайдеггера [4] и то, что почти вся немецкая философия с конца XVIII века — дело ума швабов!
4
При изложении биографии Э. Юнгера мы использовали: Раetel К.-О. Emst Junger in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten. Hamburg, 1962; Loose G. Emst Junger. New York, 1974; Hietala M. Der neue Nationalismus. In der Publizistik Emst Junger und des Kreises um ihn 1920–1933. Helsinki, 1975; Emst Junger im 20. Jahrhundert. Hrsg v. H.-H. Muller und H. Segeberg. Munchen, 1995; Muhleisen H. Bibliographie der Werke Emst Jungers. Stuttgart, 1995. Обычные сведения о нем можно почерпнуть в: История немецкой литературы. В 5 т. 1918–1945. М., 1976. Т. 5.; История литературы ФРГ. М., 1980.
Отец Эрнста отнюдь не являл собой тип неудачника. Видимо, род занятий (аптекарь) и занимаемое положение — аптеки, которыми он владел, были довольно известными и приличными предприятиями — его вполне устраивали. В то же время это был человек вполне из породы людей «века естествознания». Мир перед ним представал как хорошо построенная система, которой должна соответствовать упорядоченная, контролируемая разумом и общепринятыми нормами жизнь. Его мысль была точна и определенна. Больше всего он ценил ответственность и согласие между словами и делами. Впрочем, позитивистская ученость не убивала в нем художественного вкуса и культурного интереса, в частности, к музыке. Его старший сын унаследовал некоторые свойства отца, укрепившиеся в нем с возрастом. Это, прежде всего, самодисциплина и трезвость расчета, оказавшиеся в столь диковинно-неожиданном сочетании со склонностью и порывами к приключениям, тягой к неизведанному, опасному и рискованному: «дерзновенное сердце» — «abenteuerliche Herz» — так, по названию одного из эссе Юнгера, именуют его нередко публицисты и поклонники [5] .
5
Выбранный нами вариант перевода определен контекстуальным смыслом данного пассажа, хотя более широкий смысл заключен в переводах «авантюрное сердце», «сердце искателя приключений».
Отец скончался в 1943 году. Но его место в жизни Эрнста Юнгера определялось не только теми чертами характера и привычками, которые унаследовал его сын, но и рядом энергичных вмешательств в судьбу сына, нередко имевших решающее значение для его будущего. Хотя учеба не далась юноше, оставив его безразличным к большей части учебных предметов, но эти годы — 1901–1914 — не прошли даром. Рано пробудившееся влечение к необычному, протест против принуждения, рутины жизни, ее однозначности развивались и закрепились чтением приключенческой литературы и описаний открытий и научных путешествий: Жюль Верн, Стенли, Джозеф Конрад, Майн Рид. Прочитанный им в это время «Дон Кихот» был воспринят как роман-приключение, сказание о бескорыстном героическом энтузиазме. Даже в тяжелейших окопных буднях первой мировой войны литература этого жанра привлекает Юнгера — роман Стерна «Сентиментальное путешествие» он читал почти под артобстрелом. Молодой человек вскоре оказался втянутым в молодежное движение под названием «движение скитальцев» (буквально: «движение перелетных птиц» — Wandervogelbewegung), захватившее увлечением к путешествиям по стране почти всю Германию перед первой мировой войной. Оно культивировало жажду к активной жизни, неприязнь к анахроничным формам быта и общественной организации, но было принципиально аполитичным. Литература и публицистика, созданные идеологами этого движения, кажется у нас совсем не учтенного в исследованиях по германской духовной культуре начала века, пропагандировали культ здоровья, отваги, физической развитости, трезвости и разумного альтруизма. В движении имелась сильная педагогическая основа, привлекшая представителей культуры и наук, рачительно опекавших молодые души, объединенные этим движением. Участие в «движении перелетных птиц» имело для Юнгера то следствие, что побудило молодого человека испытать себя в неординарном приключении. Оно, несомненно, было безрассудным, но впервые выявило в юноше отвагу немалой меры.
Осенью 1913 года, не окончив школу, он принял решение бежать в поисках приключений в Африку. Путь лежал через соседний французский город Верден, где Юнгер вербуется сроком на 5 лет во французский иностранный легион. Уже через пару дней он прибывает в Алжир, в небольшой арабский городок, где размещалась его часть. Реальность оказалась не просто разочаровывающей, а ужасной. Неопытный во всех отношениях юноша мог стать жертвой самых диких «неуставных» отношений, которые царили среди легионеров, если бы не попал под опеку старого служаки-немца, пожалевшего юношу, и если бы не энергичное вмешательство отца, добившегося разрыва договора и возвращения сына. Да и сама Африка, какой она предстала перед его глазами, оказалась безжизненной пустыней, лишенной каких-либо прелестей и уже изрядно загаженной цивилизацией. Значительно позднее неудачное африканское приключение станет сюжетной основой книг «Дерзновенное сердце» и «Африканские игры» [6] . Что в этом шаге было безумным, а что было неизбежным выражением протеста против механики однообразного бытия, безрефлективно воспроизводимого тысячами представителей, сменявших друг друга человеческих когорт? «Юнгероведы» внимательно всматриваются в этот первый важный акт самостоятельного выражения личности Юнгера, справедливо находя в нем основные истоки последующих решений и проявлений его индивидуальности. Было бы любопытно сопоставить психологические мотивации вступления в легион Юнгера с подобным же шагом выдающегося русского философа Н. О. Лосского, описанным им в автобиографии: за ними скрыты разные типы судеб и типы культур, их определившие.
6
Впервые: Das abenteuerliche Herz. Aufzeichnungen bei Tag und Nacht. Berlin, 1929; Afrikanische Spiele. Hamburg, 1936. Следует отметить, что почти все книги, сборники, эссе, дневники, публиковавшиеся Юнгером, при каждом новом издании, как правило, претерпевали существенные стилистические и содержательные переработки, нередко менявшие их смысловые и идейные акценты. Исключение составили, пожалуй, только трактат «Der Arbeiter» и книги последних лет.
Отец оказался на высоте положения и проявил тонкое понимание своеобразия момента: принуждение было заменено формулой «социального договора», гласившего, что после окончания гимназии он предоставит полную возможность сыну реализовать свою мечту посетить сказочный Килиманджаро.
Но одно принципиальное следствие испытания должно быть отмечено сразу: возвратился домой человек, переживший впечатления, поставившие под вопрос значимость воображения как основания формирования жизненного проекта. Демифологизация идеала заронила еще неясное представление о наличии двух принципиально разных родов жизни: реальной и внутреннего переживания. Последнее может основываться на чистом воображении, фиктивных образах, разрушаясь от соприкосновения с жизнью. Подчиниться ему полностью невозможно и катастрофично по следствиям. Не здесь ли основание позднейшей, развитой до совершенства способности к объективно холодному, эмоционально отстраненному воспроизведению самых трагических и фантастических событий, которыми прославится проза Юнгера? Эстетизация ужасного и жестокого — одно из проявлений этой способности. Не будем голословными и приведем одно знаменитое описание бомбардировки Парижа союзной авиацией в 1944 году, которое Юнгер наблюдал с крыши гостиницы «Рафаэль». Оно в работах о Юнгере стало антологичным: «Целью атаки были мосты через реку. Способ и последовательность ее проведения указывали на светлый ум. При втором налете в лучах заходящего солнца я поднял бокал бургундского, в котором плавали
7
Цитируется по книге: «История литературы ФРГ». С.89. Запись включена во «Второй парижский дневник» (Junger Е. Strahlungen. Bd 2. Stuttgart, 1963).
Но соглашению не суждено было осуществиться. Приближался 1914 год. В этот год Эрнст Юнгер благополучно заканчивает затянувшуюся и нудную гимназическую учебу в Ганновере. За несколько недель до ее конца начинается война. Способность принимать быстрые решения сказалась и здесь: он немедленно записывается вольноопределяющимся. Конечно, внешне шаг довольно обычный. Тысячи молодых людей в обоих воюющих лагерях, движимые патриотическим порывом, заполнили призывные пункты в первые дни войны. Но у Юнгера был еще один важный мотив, побуждавший его к этому шагу: воспользоваться шансом войти в принципиально новое бытие, столь противоположное удручающему тону однообразной жизни, царящей в обыденном мире. Ограниченный поверхностный патриотизм, быстро остывший в головах и душах большинства его сверстников, ставших солдатами, у Юнгера сменился на более прочное духовное основание, что явилось в последующем спасением для него от душевного маразма, приведшего многих в ряды фашизма и оголтелого шовинизма. Вскоре мы находим его в ганноверских казармах, проходящим первичную военную подготовку. Опять трезво смотрящий на вещи отец советует ему пройти обучение в школе младших офицеров, а у Юнгера хватает разума внять совету, несколько повременив с подвигами. В конце декабря юный новобранец уже на фронте. Правда, одна деталь: пользуясь льготами, он успел определиться одновременно в Гейдельбергский университет, с отсрочкой учебы до столь близкой, как всем представлялось, победы. Отправка на фронт, сопровождаемая восторгами и энтузиазмом народа: цветы, речи, пение патриотических песен, улыбки и поцелуи девушек — все это было выражено в полной мере, искренно принято и представлялось праздником.
Определен был Юнгер в примечательную часть — полк, находившийся под патронатом представителей царствующего дома Гогенцоллернов, это был 73-й полк «королевских стрелков». Единственная мысль, тревожившая его душу и сердце, выражалась в страхе, что к ближайшему Рождеству первого года войны все закончится, и придется вернуться к обычной нудной жизни полным разочарования и огорчения. Головы юношей, таких как Эрнст Юнгер, кружились от возбуждения в ожидании необычных военных приключений и подвигов: «Среди всех нас, выросших в эпоху материализма, — вспоминал он позже об этих днях и переживаниях, — жила тоска по делам необычным, по великим и сильным ощущениям. Война захватила нас и оглушила. Отправлялись мы осыпаемые дождем цветов, в ошеломленном настроении, готовые на смерть. Война должна нам предоставить все то, что составляет великое, сильное, прекрасное. Она представлялась нам мужественным подвигом, радостным поединком стрельцов на цветущем, орошенном кровью лугу» [8] .
8
Junger E. In Stahlgewittern. Aus dem Tagebuch eines Stosstruppfuhrers. 6 Ausl. Berlin, 1925. S.2.
Страхи оказались напрасными: марнская битва задержала продвижение тевтонских армий. Победа не только задерживалась: война затягивалась, постепенно принимая неожиданную, совсем не героическую форму окопных сидений и затяжных боев, где значение имели не мужество, личная храбрость и героизм в духе стародавних войн, а техническое противостояние огня и железа и количество человеческого материала в дополнение к технике. Именно здесь Юнгер впервые сделал наблюдение, что техника приобрела такие свойства, при которых человек мог быть только ее придатком. И все же война содержала в себе приключение, но оно было иной природы, проявлялось иным образом и могло стать восхитительным уделом только тех, кто обладал особой способностью ощутить и вычленить его в череде военных будней. Война также раскрывала те черты личности, кристаллизовала те свойства характера, которые в мирной жизни либо не имели шанса проявиться, либо же выражались в вялых, неопределенных формах. Юнгер максимально использовал свой шанс; можно сказать, что именно война создала его как личность, и он отплатил ей благодарностью, ни разу не прокляв, не осудив.
В Эрнсте Юнгере обнаружились редкостная храбрость, холодная решительность и расчетливость, создавшие ему легендарную фронтовую славу. И образ жизни его был необычен. На военных полях Шампани и Бельгии он формируется как дельный офицер. Звание его невелико — лейтенант, командир взвода, но авторитет огромен. Он слывет умным офицером, способным поднять людей на исключительно трудное военное задание, что говорит, по меньшей мере, о доверии к нему подчиненных и вере в его счастливую звезду. И в то же время он регулярно ведет военные записи, не обращая внимания на обстановку: в окопах и под бомбежкой, перед боем и после атаки. За военные 1914–1918 годы их набралось до полутора десятков. И в этом опять сказалась отцовская предусмотрительность. Именно он советовал сыну вести дневники, а после — подготовить их к публикации и издать. Война приучила Э. Юнгера творить в любой обстановке, и творчество стало понято им как систематический труд развития наблюдательности и техники ее выражения в слове.
Ранения преследуют Юнгера. Сам он их насчитал четырнадцать. За ними следовали и награды. Судьба была к нему необычайно милостива. Накануне знаменитой битвы на реке Сомме он был случайно легко ранен и отправлен в лазарет. Его взвод участвовал в тяжелейших боях, и никто не вышел из них живым.
Вскоре он уже командир ударной роты и командует ею до конца войны, потеряв большую часть ее состава в боевых операциях. Конец войны отмечен впечатляющими наградами, из которых следует выделить Железный крест первой степени, Рыцарский крест Гогенцоллернов. Венцом фронтовой карьеры Эрнста Юнгера стало участие в отчаянных последних попытках германской армии прорвать фронт противника в марте 1918 года. Его штурмовая рота проявила исключительную доблесть, хотя и бесполезную в общем итоге сражений. Эти эпизоды фронтовой жизни особенно выразительны в дневниках Эрнста Юнгера. Тем не менее они не стали последним испытанием. Свой последний бой закончившийся весьма серьезным ранением, он провел 23 августа. Уже в госпитале в Ганновере он узнает, что награжден высшей военной наградой Германии — орденом «За доблесть» («Pour le Merite»), учрежденным еще Фридрихом II. Это чрезвычайно редкая в германской армии награда, особенно трудно и нечасто достававшаяся младшим чинам пехоты. Всего 14 человек из рядового состава пехоты были отмечены ею в годы первой мировой войны. Орден, фронтовая слава и военный авторитет Юнгера в годы нацистского режима оказались ему надежной, хотя и не единственной, защитой, не раз спасавшей героя Германии от преследований и, возможно, от гибели. Орден придавал ему и вес в кругах военной элиты, позволял стоять вровень с наиболее родовитыми ее представителями. На фронте, в окопах и госпиталях он познакомился со многими комбатантами, составившими в последующие десятилетия ядро офицерского корпуса Германии, основу возрождения ее военной мощи. Гитлеровский режим аннулировал эту награду, и круг награжденных ею оказался чрезвычайно узким, тем самым возвысился почет ее обладателей. С его смертью ушел из жизни последний носитель этого отличия. Начиная с 50-х годов, когда возрождались имя и слава Э. Юнгера, его голову и плечи осыпало немало наград, отличий, почестей как немецких, так и международных: литературных, научных, государственных, общественных, но ни одна не придавала ему столько достоинства и чести, как эта, военная.