Работа актера над собой (Часть II)
Шрифт:
— Правда-то, говорю, где же? Почему же ты не исправляешь условность? — приставал Иван Платонович.
— Для чего? — спросил спокойно Торцов.
— Как для чего? — поразился Рахманов в свою очередь.
— Так, для чего? — еще раз переспросил Аркадий Николаевич. — Ведь это же ни к чему не поведет. Они по своей природе типичные представляльщики, так пусть же по крайней мере представляют верно. Вот все, что от них пока можно требовать.
Наконец, после долгой работы Говорков и Вельяминова исполнили свою сцену с помощью и с подсказами Аркадия Николаевича.
Должен
— Что же это, искусство? Ремесло?
— Пока это еще не искусство, — объяснял Аркадий Николаевич. — Но если поработать над приемами воплощения, если очистить их от простых актерских изношенных штампов, если выработать приемы игры, хотя и условные, но черпающие свой материал из самой природы, тогда такую актерскую игру можно довести до искусства.
— Но это же не наше направление, — волновался Иван Платонович.
— Конечно, это не переживание. Или, вернее, скажу так: рисунок роли схвачен и может быть пережит правильно, но воплощение остается условным, со штампами, которые со временем можно довести до приличного вида. В результате их игра не правда и даже не правдоподобие, а недурной намек на то, как эту роль можно хорошо пережить. Это не игра, а образное толкование роли, которая может быть передана с блестящей техникой. Разве мало таких актеров иностранцев, гастролеров, заезжающих к нам, и ты им аплодируешь.
Годится Говорков нашему театру или нет, об этом будем говорить при выпуске. Но пока он в школе и надо из него сделать того наилучшего актера, которого возможно выработать или с_л_е_п_и_т_ь из него. Может быть, он будет пожинать лавры в провинции. Что же, Христос с ним! Но пусть он будет грамотен. Для этого надо из его данных скомпилировать приличную манеру и технику игры и добиваться выработки того самого необходимого, без чего нельзя из его данных сложить общий, так сказать, ансамбль или аккорд, который бы звучал прилично.
— Что же нужно сделать? Сделать-то нужно что? — нервничал Рахманов.
— Прежде всего, — объяснял Торцов, — надо помочь ему выработать в себе приличное сценическое самочувствие. Для этого подготовь более или менее приличный букет элементов. Пусть правильное самочувствие поможет ему не подлинно переживать (на это он будет способен в случайные, редкие моменты), пусть созданное в нем сценическое самочувствие поможет ему итти под суфлера.
— Но чтобы получить этот рисунок, будь уверен, дорогой мой, нужно же переживать, переживать нужно, — горячился Иван Платонович.
— Ведь я же тебе сказал, что без переживания не обойдется. Но одно дело почувствовать роль внутри, чтобы познать ее рисунок, а другое дело переживать в момент творчества. Научи его пока почувствовать линию роли и грамотно, хотя и условно,
— Что же получится? Назвать-то как такое «самочувствие»? — продолжал нервничать Иван Платонович. — Актерское?
— Нет, — заступился Аркадий Николаевич. — Актерское основано на механическом, ремесленном действии, а тут все-таки есть маленькие следы переживания.
— То есть то, что ты показал, — заметил Рахманов.
— Может быть. Пусть, — ответил Торцов. — Тем не менее это маленькое переживание давно называют «полуактерским самочувствием», — придумал Торцов.
— Ну ладно. Чорт с ним. Полуактерское так полуактерское. Ладно, говорю, — страдал Иван Платонович.
А с нею, с кокеткой-то, что делать? — волновался он. — Самочувствие-то ей какое вырабатывать?
— Постой, дай понять, — сказал Аркадий Николаевич и стал внимательно всматриваться в нее.
— Ах, эта Вельяминова! — страдал Аркадий Николаевич. — Все показывает, показывает и показывает себя. Никак не может собой налюбоваться. В самом деле, для чего она играет эту сцену? Так ясно, что кто-то похвалил или она сама увидела в зеркале свою искривленную позу, красивую линию торса, и теперь весь смысл ее игры в том, чтобы вспомнить и повторить облюбованное движение и живую картину.
Видишь, забыла о ноге и сейчас же ищет, по зрительным воспоминаниям, как она тогда лежала… Слава богу, кажется, нашла… Нет. Все еще мало. Видишь, как оттягивает носок ноги, отброшенный назад.
Теперь послушай-ка то, что она говорит по своей роли, — почти шептал Торцов Рахманову. — «Я стою перед вами как преступница». С_т_о_ю, а она лежит. Слушай дальше, — продолжал Аркадий Николаевич. — «Я устала, у меня болят ноги». Неужели ее ноги болят от лежания? Она их отлежала или оттого, что она оттягивает носок.
Разгадай-ка, какое у нее самочувствие. Чем она живет внутри, если слова так противоречат действию? Курьезная психология. Внимание так сильно ушло в ногу, в самолюбование, что у нее нехватает времени вникать в то, что говорит язык. Какое презрение к слову, к внутренней задаче! О каком же сценическом самочувствии можно говорить!
Оно заменено состоянием самовлюбленной кокетки. У нее свое особое «дамское самочувствие», с которым она не расстанется. И элементы, из которых оно складывается, тоже дамского происхождения. Как назвать то, что она делает? Ремесло? Представление? Балет? Живая картина? Ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое. Это «публичный флирт», — нашел наконец название Аркадий Николаевич.
…………… 19.. г.
— Теперь, после того как вы познали, что такое сценическое самочувствие, после того как вы поняли, что без него нельзя подходить ни к самому творчеству, ни к подготовительной работе, ни тем более к изучению самой природы и законов искусства, я ставлю вам такое требование. Впредь, к моему приходу в класс, ученики должны быть в соответствующем, необходимом для урока внутреннем сценическом самочувствии.