Работа актера над собой
Шрифт:
Вы, может быть, думаете, что я преувеличиваю размер излишка? Нет, старание актера, находящегося перед тысячной толпой, доходит до гиперболических размеров. И хуже всего то, что старание и насилие создаются незаметно, помимо необходимости, воли, здравого смысла самого артиста. Поэтому смело откидывайте лишнее напряжение - столько, сколько сможете.
Будьте на сцене еще больше дома, чем в собственной квартире. На подмостках надо чувствовать себя приятнее, чем в действительности, потому что в театре мы имеем дело не с простым, а с "публичным одиночеством". Оно дает высшее наслаждение.
Но оказалось,
Аркадий Николаевич не только признал, но и одобрил мои приемы:
– Когда артист слишком старается, полезно допустить даже небрежность, более легкое отношение к делу. Это хорошее противоядие против чрезмерного напряжения, старания и наигрыша.
Но, к сожалению, и это не дало того спокойствия и непринужденности, которые испытываешь в реальной жизни - дома, на своем диване.
Оказалось, что я забыл о трех моментах процесса:
) напряжении, 2) освобождении и 3) оправдании. Пришлось скорее исправить ошибку. Когда это было сделано, я почувствовал, что у меня внутри что-то лишнее освободилось, словно опустилось, куда-то провалилось. Я ощутил притяжение к земле своего тела, его тяжесть, вес. Оно точно вдавилось в мягкое кресло, на котором я полулежал. В этот момент большая доля внутреннего мышечного напряжения исчезла. Но и это не дало мне желаемой свободы, какую я знал в реальной жизни. В чем же дело?
Когда я разобрался в своем состоянии, то понял, что за счет мышц во мне сильно напряглось внимание. Оно следило за телом и мешало покойно отдыхать.
Я поделился своими наблюдениями с Аркадием Николаевичем.
– Вы правы. И в области внутренних элементов много лишних напряжений. Но только с внутренними зажимами надо обращаться иначе, чем с грубыми мышцами. Душевные элементы - паутинки по сравнению с мышцами - канатами. Отдельные паутинки легко порвать, но если вы сплетете из них жгуты, веревки, канаты, тогда их не перерубишь топором. Но в самом начале их зарождения будьте с ними осторожны.
– Как же обращаться с "паутинками"?
– спрашивали ученики.
– При борьбе с внутренними зажимами надо также иметь в виду три момента - то есть напряжение, освобождение и оправдание.
В первые два момента ищешь самый внутренний зажим, познаешь причины его возникновения и стараешься уничтожить его/ В третий момент оправдываешь свое новое внутреннее состояние соответствующими предлагаемыми обстоятельствами.
В разбираемом случае воспользуйтесь тем, что один из ваших важных элементов (внимание) не разбрелся по всему пространству сцены и зрительного зала. а сосредоточился внутри вас, на мышечных ощущениях. Дайте собранному вниманию более интересный и нужный для этюда объект. Направьте его на какую-нибудь увлекательную цель или действие, которые оживят вашу работу и увлекут вас.
Я стал вспоминать задачи этюда, его предлагаемые обстоятельства; мысленно прошелся но всей квартире.
– Молодец!
– одобрил меня из партера Аркадий Николаевич.- Вот это настоящее освобождение мышц. Теперь я верю всему: и тому, что вы делаете, и тому, о чем вы думаете, хотя я и не знаю, чем именно занята ваша мысль.
Когда я проверил свое тело, то оказалось, что мои мышцы совершенно освободились от напряжения, без всякого старания и насилия с моей стороны. По-видимому, сам собой создался третий момент, о котором я забыл,- момент оправдания моего сидения.
– Только не торопитесь,- шептал мне Аркадий Николаевич.- Доглядите внутренним взором все до конца. Если нужно, введите' новое "если бы".
"А ну, как в кассе окажется большой просчет?
– мелькнуло у меня в голове.- Тогда придется проверять книги, документы. Какой ужас! Разве сладишь с такой задачей один... ночью?.."
Я машинально посмотрел на часы. Было четыре часа. Чего? Дня или ночи? Я на минуту допустил последнее, заволновался от позднего времени, инстинктивно метнулся к столу и, забыв все, бешено принялся за работу.
– Браво!
– услышал я краем уха одобрение Аркадия Николаевича.
Но я уже не обращал внимания на поощрения. Они мне были не нужны. Я жил, существовал на сцене, получил право делать там все, что мне заблагорассудится.
Но мне этого было мало. Я захотел еще усилить трудность своего положения и обострить переживание. Для этого пришлось ввести новое предлагаемое обстоятельство, а именно: крупную нехватку денег.
"Что же делать?
– спрашивал я себя с большим волнением.- Ехать в канцелярию!" - решил я, мет-нувшись в переднюю. "Но канцелярия закрыта",вспомнил я и вернулся в гостиную, долго ходил, чтоб освежить голову, закурил папироску и сел в темный угол комнаты, чтоб лучше соображать.
Мне представились какие-то строгие люди. Они проверяли книги, документы и кассу. Меня спрашивали, .а я не знал, что отвечать, и путался. Упрямство отчаяния мешало чистосердечно признаться в своей оплошности.
Потом писали роковую для меня резолюцию. Шептались кучками по углам. Я стоял один, в стороне, оплеванный. Потом - допрос, суд, увольнение со службы, опись имущества, изгнание из квартиры.
– Смотрите, Названов ничего не делает, а мы чувствуем, что внутри у него все бурлит!
– шептал Торцов ученикам.
В этот момент у меня закружилась голова. Я потерял себя в роли и не понимал, где - я и где - изображаемое мною лицо. Руки перестали крутить веревку, и я замер, не зная. что предпринять.